Александр Македонский и Гефестион - любовь длиною в вечность. Стихотворение «Александр и Гефестион», поэт Ася Ежелева Кто был любовником александра македонского

Тот факт, что в письме упоминается о «необыкновенной красоте» мальчиков, подразумевает предположение Филоксена, что Александр заинтересуется ими в сексуальном плане. О бисексуальности Гефестиона можно также догадаться, обратившись к историческим источникам. Известно о существовании картины, сделанной современником тех событий художником Этионом, на которой запечатлена свадьба Александра и Роксаны. По описанию греческого автора II в. н. э. Лукиана Самосатского, позади Александра на картине был изображен «Гефестион, один из лучших его мужей, который держит в руке зажженный факел и опирается на плечо стоящего рядом юного мальчика». Добавим, обнаженного мальчика.

О близости царя и Гефестиона часто говорится в исторических описаниях периода правления Александра Македонского. Плутарх, например, сообщает, что Гефестион был настолько близок Александру, что ему единственному из всех разрешалось читать письма Олимпиады к сыну.

Она часто писала ему с этой целью, но он никому не показывал ее письма, кроме одного, которое он распечатал, когда рядом находился Гефестион. У него была привычка читать корреспонденцию, когда его друг был рядом, однако когда он прочитал письмо, то снял с пальца перстень и приложил его как печать к губам Гефестиона.

Тот факт, что, по словам Плутарха, Александр приложил перстень к губам Гефестиона, ясно указывает, что эти двое мужчин были больше, чем просто друзьями (следует иметь в виду, что в те времена еще не существовал обычай, когда придворные целовали перстень монарха). Плутарх, предположив, что Гефестион был сексуальным партнером царя, идет даже дальше, когда, говоря об их взаимоотношениях, использует в отношении Гефестиона греческое слово philalexandros. Дословно оно переводится как «любовник Александра», тогда как остальные близкие друзья великого полководца упоминаются со словом philobasileus, что означает просто «любимец царя».

Безутешная скорбь Александра по поводу смерти Гефестиона также может считаться намеком на то, что их связывало нечто большее, чем просто крепкая дружба. По словам Арриана:

Александр упал на тело друга и лежал так, рыдая, весь день. Даже ночью он не отходил от него ни на шаг, продолжая лить слезы… Целых два дня после смерти Гефестиона Александр ничего не ел и даже не обращал внимания на необходимость ухаживать за собой, а лишь лежал на ложе, безутешно рыдая.

Арриан также говорит, что Александр желал, чтобы весь мир признал их подобными легендарным героям Ахиллу и Патроклу. Автор подчеркивает, что, как и Ахилл, Александр «предпочел бы умереть первым, чем жить, страдая от боли утраты».

Но если все приведенные факты позволяют только предполагать гомосексуальный характер взаимоотношений между Александром и Гефестионом, то попытки Александра провести параллели между ними и мифическими героями выглядят как прямое подтверждение именно такой связи между царем и его другом. Когда в 334 г. до н. э. Александр посетил Трою, они с Гефестионом не только совершили совместное жертвоприношение на могиле Ахиллеса, но и изображали Ахиллеса и Патрокла во время празднеств, которые были устроены в городе. Когда Гефестион умер, Александр объявил траур, совсем так же, как это сделал Ахиллес, когда хоронил Патрокла, и как это описывается в «Илиаде» Гомера. В свое время греческий драматург Эсхил (525–456 гг. до н. э.) создал драму о Троянской войне, ставшую необычайно популярной в годы правления Александра Македонского. Драма называлась «Мирмидоняне», и оба героя в ней были представлены в образах любовников. Это видно из фразы, которую автор вложил в уста Ахиллеса, рыдающего над телом Патрокла: «Ужель эти безукоризненные, совершенные бедра, которые я боготворил, неужто водопады поцелуев, которые ты мне дарил, теперь ничего не значат!» А великий греческий философ Платон (427347 гг. до н. э.) писал о нравственности любовных отношений, которые, по слухам, связывали Ахиллеса и Патрокла. Эти два героя представляли собой пару любовников, считавшуюся образцом для гомосексуалистов античности. Стоит обратить внимание на то, что Александр продолжал сравнивать себя и Гефестиона с Ахиллесом и Патроклом даже после того, как исчезла политическая необходимость отождествлять себя с первым (царь довольно давно уже отказался от этой идеи и начал представляться сыном Зевса Гераклом). Совершенно очевидно, что Александр стремился таким образом дать понять всему миру, что они с Гефестионом любовники.

Их отношения, очевидно, прервались тогда, когда Александр встретил Барсину в 333 г. до н. э. После этого Гефестион на несколько лет отошел в тень. По всей видимости, он смирился с тем, что больше не является возлюбленным царя, потому что, когда Александр женился на Роксане, Гефестион был на свадебном пиру дружкой жениха. Однако к 324 г. до н. э., ко времени возвращения в Сузы, их отношения, видимо, возобновились. Александр не только назначил Гефестиона своим ближайшим помощником, с этого момента царь проводил в обществе друга времени больше, чем с любой из женщин. Даже когда Александр женился на Статире, а Гефестион на ее сестре, «женихи» провели ночь не со своими женами, а вдвоем в опочивальне царя.

Теперь, когда мы хотя бы примерно понимаем, каким образом Гефестион оказался связан с убийством Александра, можно попытаться восстановить приблизительную картину тех трагических событий.

В 327 г. до н. э. Александр и Роксана полюбили друг друга. Они поженились, и Роксана стала царицей крупнейшей державы, когда-либо существовавшей на земле. Почти три года Роксана оставалась любимицей царского двора, и когда она возвратилась из Индии в Персию, то, возможно, вообразила, что теперь они с Александром смогут основать величайшую династию, какую только видел мир. Увы, ее мечты оказались разрушены. Совершенно неожиданно для Роксаны в Сузах Александр не только взял себе вторую жену, но и возобновил прежние отношения с Гефестионом, да еще захотел, чтобы о них узнал весь свет. Можно себе представить, какое опустошение испытала Роксана летом 324 г. до н. э., наблюдая публичное представление объединенной свадьбы Александра и Гефестиона, которые решили жениться на сестрах Статире и Дрипете. Однако, словно стараясь еще больше оскорбить своих жен, оба мужчины сразу после свадебного пира уединились в царской опочивальне. Кстати, вполне возможно, что эти гомосексуальные отношения оскорбляли Роксану даже больше, чем женитьба Александра на Статире. По представлениям ее народа, подобное отношение мужа к жене означало, что он не видит в ней женщину, что она неполноценна и не может быть ни женой, ни матерью. Вспомните, мы говорили о том, что в июле 329 г. на родине Роксаны в Согдиане один из военачальников Александра женился на дочери Спитамена, вождя согдийцев, но сам при этом продолжил гомосексуальные отношения со своим слугой. Греки не видели в подобной практике ничего предосудительного, однако местные жители посчитали такое поведение самым страшным оскорблением. Повторимся: согласно обычаям этого народа, такое отношение мужа говорило о том, что девушка не может быть ни женой, ни матерью (причем никакой проблемы не возникало, если мужчина изменял супруге с другой женщиной). Разъяренная толпа убила командира, оскорбившего честь семьи, а девушку, несмотря даже на то, что она была дочерью вождя, отныне стали избегать. А теперь давайте представим, что Роксана уже и так была достаточно оскорблена, когда Александр решил жениться на Статире. Но возобновление связи с Гефестионом, несомненно, привело ее просто в ярость.

Видимо, именно там и тогда Роксана и приняла решение, что убьет их всех, и она знала, какое орудие убийства выбрать - стрихнин. Однако Статира почти сразу же после свадьбы отправилась в Вавилон с Мелеагром и его солдатами. Теперь, если бы Роксана убила Александра, то персидская царевна почти наверняка смогла бы избежать ее мести; она могла бы стать женой возможного преемника Александра, кем бы он ни был, который смог бы ее защитить. Статиру требовалось убить тогда, когда умрет царь, но Роксана должна была находиться в этот момент рядом с соперницей, после того как отравит царя. Следовало подождать, пока они все соберутся в Вавилоне. Умный и проницательный Калан, должно быть, заметил, в какое бешенство пришла Роксана. Возможно, он даже заметил, что часть его ядовитых ягод исчезла, догадался о ее намерениях и попытался отговорить.

ГЕФЕСТИОН.
Гл.1 Пряжка.

344 г. до н.э.

Ну что там? Он уже ушёл?
- Тссс…тише, - Гефестион отмахнулся от нетерпеливо дёргающего его за край туники Димаса.
- Замри и не шевелись, пока я не скажу, что можно.
Младший братишка обиженно надул губы. Его глаза стали похожи на две черные вишни, смоченные водой. Ещё не хватало, чтобы этот рёва зашёлся слезами
- Ты же хочешь потрогать эту пряжку? – зашипел Гефестион. – Как я её достану, если ты будешь меня всё время дёргать?
Димас, тут же проглотив слезы, удовлетворённо всхлипнул и утер курносый нос кулачком.
А Гефестион снова сосредоточился на своей цели. Дорожный плащ Аристомаха лежал, брошенный среди других вещей. Сейчас появится хромой слуга лохарга - и всё пропало. Это - единственный шанс.
Набрав в грудь побольше воздуха, с гулко колотящимся сердцем, Гефестион нырнул в полумрак комнаты гостя. Пряжка была на том самом месте, где он и ожидал. Расстегивая фибулу, мальчик больно уколол себе палец: алая капелька тут же вздулась переливчатым бугорком на кончике пальца. Гефестион поскорее сунул палец в рот. И тут же услышал неровные шаги хромого. Сердце ёкнуло, и он, забыв обо всём, опрометью кинулся вон. Выкатился из окна прямо в куст крапивы. Но обращать внимание на стрекающие жала было некогда.

Какая красивая, - Димас, широко распахнув и без того огромные глаза, осторожно коснулся пальчиком маленькой лошадиной морды – одной из двух, украшавших полукольцо пряжки.
– Ты дашь мне её подержать?
Гефестион, облизнув ладонь, провел по укушенному крапивой бедру, пытаясь унять жжение.
- На, подержи. Только недолго.
Младший брат с благоговением принял фибулу в раскрытые ладошки.
- Осторожней, не уколись, - буркнул Гефестион, раздумывая, как скоро отцов гость обнаружит пропажу и поднимется ли из-за этого переполох. Непохоже, что лохарг, раньше приезжавший всего на один-два дня, теперь задержится надолго, ведь он не привёз с собой ничего из вещей.
Гефестион собирался потом как-нибудь незаметно подкинуть фибулу обратно: ну, как будто она просто расстегнулась и укатилась в уголок. Или даже сам отдаст: скажет, что нашёл во дворе.
Главное, что спор он выиграл: пообещал, что пряжка будет у него – и вот она! Можете полюбоваться! Красивая, тяжёлая, настоящее мужское украшение. Когда он вырастет, закажет себе точно такую же, а может даже ещё красивее и больше.

Гефестион отобрал у брата вещицу - тот вздохнул, но не осмелился возражать – и стал сам рассматривать пряжку со всех сторон, стараясь получше запомнить каждую мелочь. Отдавать будет жалко! Но оставить себе он её не мог. Потому что тогда это будет воровством. Разве только… поднести её в дар Гермесу, сделав его своим соучастником? С этим богом-пройдохой они поладят! Гефестион покажет фибулу каменной статуэтке, а потом закопает в землю, где-нибудь поблизости. И тогда, если захочется, он всегда сможет посмотреть на неё.

Мальчишки, которым он предъявил предмет спора, рассматривали вещицу с не меньшим трепетом, чем Димас и Гефестион. Раздобыть украшение царского конника – это было настоящим подвигом. И авторитет Гефестиона – самого отчаянного сорванца в округе - укрепился ещё больше.

За ужином, однако, он старался держаться как можно незаметнее. Пытался понять, бросая украдкой взгляды на мирно беседующих Аминту и Аристомаха: хватились? Или пока нет?
Димас мог проболтаться - этого опасался Гефестион. Но, к счастью, младший братишка уже мирно посапывал в своей постельке на женской половине. А завтра - да будет так - военачальник ускачет обратно в Пеллу рано поутру, как бывало обычно, и происшествие превратится в приключение, не более.

Гефестион, - прогремел густой бас отца, заставив мальчика вздрогнуть. Он так испугался, что язык прилип у него к гортани, и он не смог выдавить из себя ни звука. Неужели всё-таки попался?!
- Ты помнишь, как я возил тебя в Пеллу? Лет восемь тому назад.
Глаза отца смотрели спокойно и весело. Гефестион выдохнул. Лохарг тоже уставился на него. И от взгляда его серых глаз Гефестиону было неуютно. Казалось: у него на лбу горит клеймо вора. Закопанная в саду возле некрасивой старой статуи пряжка жгла его огнем. Гермесу, видимо, было наплевать на подарок. Или он чувствовал корыстный интерес мальчика и потому не желал становиться соучастником этой кражи?
- Д-да, - наконец выдавил из себя Гефестион, заливаясь краской и пряча глаза.
- Помнишь царя Филиппа? – грохотал голос отца.
- Помню, - очень быстро ответил Гефестион, немного лукавя, ибо царя он видел лишь мельком, и запомнил только его густую страшную бороду. И хотя Аминта тоже носил бороду, то была борода аристократа - красивая, всегда аккуратно стриженная собственным парикмахером,
- А Александра, сына царя, помнишь? – не унимался отец.
- Немного, - смущённо отозвался Гефестион: чего хочет от него отец, ведь ему тогда было не больше пяти лет? Это было целую жизнь назад!
- Вот и хорошо. Потому что завтра ты отправишься во дворец, - торжественно закончил Аминта.
Гефестион обомлел от неожиданности. Быстро-быстро заморгал, позабыв про все свои недавние тревоги. Переводил взгляд с отца на молчаливо наблюдавшего за ним лохарга.
- Царь собирает наследнику друзей. И ты – в их числе. Кажется, царевича думают отправить на обучение в… - отец обернулся к Аристомаху, забыв название местечка, о котором они только что говорили.
- В Миезу, - приятный бархатистый голос лохарга теперь лишь резанул слух Гефестиона.
- И ты, скорее всего, должен будешь поехать туда вместе с ним.

Что ещё за новости! Какая поездка? Он никуда не собирался! Да у него с мальчишками намечена целая куча дел! Завтра они должны забрать у ощенившейся овчарки кутят и устроить им домик. Потом – планировали пробраться в конюшни Теоклита: Гефестион поручился, что не побоится забраться на нового вороного, недавно появившегося там, самого злобного жеребца, которого они когда-либо видели. И это было делом чести – сдержать слово. А что же теперь?
Пользуясь его замешательством, отец продолжал:
- Это большая честь для нас. Так что не медли со сборами. Думаю, у тебя не очень много вещей, как считаешь? Возьмёшь для начала самое необходимое. Потом тебе привезут остальное.
- Я…но…я, - начал заикаясь Гефестион.
- Ступай, ты отправляешься завтра с рассветом. Аристомах доставит тебя, и проследит там за тобой какое-то время. Я сам приеду попозже, как только смогу тут освободиться.
- Но я не могу ехать!
- Что?- отец грозно свёл брови. Он не признавал никаких возражений. Тем более, если дело касалось пользы семьи.

Отец…но я…, - жалобно выдавил из себя Гефестион, лихорадочно соображая, какой же предлог придумать. Помогай мне, Гермес! Ехать было нельзя ни в коем случае! И гнев отца казался сейчас наименьшим злом по сравнению с тем, что вся его жизнь должна пойти наперекосяк!

Что?- грозно повторил Аминта.
- Я плохо себя чувствую, - выпалил Гефестион. – У меня странная сыпь, чешется, - он сделал жалобное лицо и продемонстрировал крапивницу на бедре.
Аристомах не сдержал смешок, прикрывшись кулаком. А Аминта гневно подскочил:
- Сейчас я почешу тебя, мерзавец! Розгами!
Гефестион сжался в комок, поняв, что фокус не прошёл, но не двинулся с места. Нужно было выдвинуть какой-то очень веский аргумент. Такой, чтоб у отца не осталось никаких сомнений в том, что Гефестиона не следует отправлять ни в какую Пеллу, ни к какому царю, ни ко всем его царевичам вместе взятым!

Но я правда не могу ехать! – страх сделал голос Гефестиона звонким, и заставил Аминту озадаченно присесть на место.
- Потому что я не достоин!
- Что-о?- лицо отца вытянулось, а Аристомах забыл смеяться, с интересом уставившись на мальчишку.
Гефестион набычился и упрямо выпятил грудь: будь что будет.
- Я не достоин чести ехать ко двору и дружить с царевичем.
- Почему это ещё? – Аминта был сильно обескуражен, полагая, что со словами «большая честь» он, пожалуй, переборщил, ведь мальчишка был ещё такой наивный!
- Потому что я – вор.
Аристомах закашлялся, снова спрятав лицо в кулак. А Аминта теперь рассердился не на шутку:
- Что ещё за выдумки? – грохнул он кулаком по столу.
Гефестион с вызовом вскинул лицо:
- Я украл пряжку у лохарга Аристомаха, с его плаща, и закопал её в саду.

Голос его отзвенел эхом и повисла тишина. Аминта и его гость переглянулись. Аристомах пожал плечами: мол, не понимаю, о чём речь. Отец, сдвинув брови, повернулся к готовому быть растерзанным сегодня ради того, чтоб завтра всё вновь стало как раньше, Гефестиону.
- Та-а-ак. И что это за история? Давай, выкладывай всё начистоту.

И Гефестион дрожащим голосом, уже не понимая, куда его несёт и зачем он выдал себя, рассказал, как поспорил с ребятами, стянул красивую вещицу и подарил её Гермесу.
- Я вор. Мне нет места при царском дворе, - обреченно подытожил он.
Аминта, тяжело вздохнув, потёр ладонью лоб. Аристомах, посерьёзнев, заявил, что даже не помнит, что это за пряжка, так что не стоит волноваться по пустякам.
- Иди и принеси её. Сейчас же, – приказал отец.
И Гефестион, не зная, окажет ли страшное признание то действие, на которое он рассчитывал, поплёлся в сумеречный сад – отнимать у предателя-Гермеса своё сокровище.
Отдавая красивую вещицу Аристомаху, Гефестион, как ни был выбит из колеи ожиданием приговора, заметил, как напряжённо сжались челюсти молодого воина, и взгляд его стал непроницаемо-холодным. Словно он был не рад, что ему её возвращают.
Он очень быстро убрал украшение с глаз долой и, коротко кивнув Гефестиону, вышел, оставив его наедине с отцом.
- А теперь послушай меня внимательно, мальчик, - голос Аминты был усталым, и каждое слово падало в сознание Гефестиона, как тяжёлые камни на пыльную землю.
- То, что ты совершил, конечно, заслуживает наказания, и ты своё получишь. Но пусть это послужит тебе уроком. Первое: я не учил тебя, как спартанца, брать то, что плохо лежит. Именно поэтому украденное не порадовало твоё сердце, а жгло стыдом от содеянного. То, что ты обо всём рассказал, доказывает, что я не так уж плохо тебя воспитал. И, думаю, мне не будет стыдно за моего сына перед царем Филиппом и его сыном. Однако, второе: не всегда следует давать волю своему языку. Иногда молчание приносит больше пользы, чем раскрытая правда. Особенно там, где рядом с тобой не будет твоей семьи, твоих близких. И третье. Умей сдерживать свои сиюминутные порывы ради дела, которое принесёт пользу в будущем. Учись видеть дальше кончика своего курносого носа, - Аминта легонько щелкнул его по носу и подтолкнул к двери:
- Ступай. Времени осталось мало.

Гефестион с тоской смотрел на родные места. Жалость к себе требовала больше трагизма от этой сцены, и он подумал: «Возможно, я больше не вернусь сюда никогда!» И горькие слёзы, так долго сдерживаемые – когда его пороли за проступок, когда мать порывисто и неловко обнимала его, прощаясь, когда Димас сунул ему в ладонь глиняный шарик с вкраплениями лазурита (своё главное сокровище он отдавал любимому старшему брату) – потекли по щекам. Он стиснул бока лошади, поморщившись от боли от вчерашней порки, и кинулся догонять Аристомаха. Двое слуг: хромой раб лохарга, так и не узнавший, чего ему удалось избежать, если бы утром господин не смог застегнуть свой плащ, и домашний раб Аминты, сопровождавший Гефестиона, - поспешно затрусили за ними на своих мулах.

От поместья до Пеллы было несколько часов езды, но, тем не менее, чем дальше Гефестион отъезжал от своей родины, тем тоскливее сжималось его сердце, уже без напускного трагизма. Аристомах, кажется, заметил его состояние.
- Эй, не вешай нос, парень, - воин подмигнул ему, когда они, поравнявшись, придержали лошадей, чтобы дать отдышаться слугам, не поспевавшим за ними.
- Вот увидишь, всё будет хорошо.
Гефестион не нашёлся, что ответить. Конечно, Аристомаху, которого отец называл любимцем царя, легко было говорить «не вешай нос». Он-то был вон каким: взрослым, красивым, сильным.
Он всегда нравился Гефестиону, и в играх он частенько представлял себя именно Аристомахом. В другое время скакать вот так – нога к ноге с настоящим лохаргом – было бы для него истинным счастьем. Видели бы его теперь друзья! Но как раз сегодня он был не в состоянии насладиться этим. Он и сам не знал, что его так тревожит: то ли поездка – первый раз так далеко, без отца, без старших братьев, то ли предстоящая встреча с царём Филиппом (с его страшной бородой), то ли непонятная миссия: сделаться другом македонского наследника. Конечно, и его педагоги, и отец, и даже мать не раз ему говорили, что такое будущее возможно. Но он не представлял, что оно ворвется в его жизнь так скоро. И теперь был совершенно раздавлен.
Солнце палило нещадно. Хотелось пить. Пот разъедал свежие рубцы на бедрах и заднице Гефестиона. Он был готов плакать от отчаяния. Но был вынужден сдерживаться, ибо рядом был командир отряда царской агемы.

Аристомах вдруг осадил коня.
- Давай-ка передохнём. Напоим лошадей и искупаемся, хочешь?
Гефестион пожал плечами: всё, чего он хотел сейчас – вернуться в свой прежний мир.
Отпустив коня, Аристомах быстро скинул одежду. Гефестион на миг залюбовался крепким загорелым телом, невольно задерживая взгляд на боевых шрамах молодого командира. «Когда-нибудь я стану таким же», - мелькнула привычная мысль.
- Чего ты ждёшь? – Аристомах, улыбаясь, поманил его и, громко охнув, окунулся в ледяную воду. Поплавать в мелкой реке, больше похожей на горный студёный ручей, им не удалось, но поплескаться они смогли вволю.
А потом Аристомах, всё ещё голый, опустившись на одно колено, тщательно растер мальчика своим плащом, стараясь не слишком тревожить красные полоски, оставленные розгами. Гефестион же в свою очередь старался не морщиться, когда Аристомах их всё же задевал.
И вот этот момент – лучезарное пекло, чистый небосвод, капли воды на теле и мокрых волосах Аристомаха, его сильные руки,- момент, замешанный на запахах выгоревшей на солнце травы, горячей земли, влаги, мужского тела - навсегда впечатался в его память. Но этого Гефестион ещё не знал.
А тогда он натянул свою коротковатую тунику, отжав, туго стянул на затылке волосы. Аристомах успел облачиться в свою одежду по-военному быстро.
Он повертел в руках мокрый плащ, раздумывая, стоит ли надевать его теперь, когда не осталось и следа от утренней прохлады. Потом ловко отстегнул злополучную фибулу и протянул её Гефестиону:
- Держи.
Мальчик раскрыл в изумлении глаза.
- Возьми, это подарок.

Гефестион, всё ещё не веря, медленно протянул руку. И только когда обе лошадки на концах полукруга улыбнулись ему, сверкнув на солнце, он ощутил, как радостно заколотилось сердце.
- Спасибо!- звонко крикнул он лохаргу, успевшему вскочить на своего скакуна. Наспех приколов пряжку к плечу, Гефестион вскарабкался без посторонней помощи на свою лошадь, позабыв о боли. Всемогущий Зевс! Может быть, правда, всё не так плохо?! Что ж, посмотрим, что такое, этот царский двор.

***
Аристомах задерживался. Гефестион, скучая в одиночестве, успел изучить уже каждый листок, вырезанный на каменном заборе, возле которого воин велел ему остаться.
Оранжевый крупный песок на дорожке под ногами перестал казаться интересным, и он стёр носком сандалии очередную нарисованную рожицу. Узкое пространство дворика, где его оставили, со скудным клочком белёсого неба, начинало давить на него.
- Кого-то, кажется, недавно пороли, - послышался откуда-то сверху задорный мальчишеский голос. И тут же обладатель его с ловкостью кошки спрыгнул вниз с каменного забора и выпрямился перед ним.
Мальчик, пониже Гефестиона ростом, светлокожий, с веснушками на крупноватом прямом носу, медленно обошёл его. И Гефестион невольно одёрнул проклятый короткий хитон, не скрывший следы наказания на его бедрах.
- А тебе-то что за дело? – буркнул он в ответ, пытаясь определить – друг перед ним или враг.
Мальчик заносчиво вскинул голову, и спокойно глядя на него, заявил:
- Меня никогда не порют.
- Врёшь, - усмехнулся Гефестион. Такое заявление было равносильно тому, что сказать: «я никогда ем», или «я никогда не сплю».
- Нет, - отрезал мальчишка, и Гефестион почему-то ему поверил.
- Где ты взял эту пряжку? – вдруг бесцеремонно спросил мальчишка, ткнув пальцем в плечо Гефестиона и глядя на него в упор своими большими, странно взрослыми глазами. Глаза были серые, на радужке одного - коричневое пятно, отчего Гефестиону поначалу показалось даже, что они разного цвета. Где он их уже видел? Александр?
Гефестион стал лихорадочно соображать, пытаясь сопоставить свои воспоминания, подсказавшие ему правильный ответ, и слишком убогую для царевича одежду. Гефестион засомневался. А мальчишка не дал ему времени на раздумья, требовательно повторив:
- Так откуда она у тебя?
- Мне подарил её Аристомах, - почему-то со всей откровенностью выложил Гефестион. И почувствовал: под этим взглядом он мог бы выдать и не такие секреты! Тут же смутился, потому что Александр, как само собой разумеющееся, спросил:
- Вы любовники?
Гефестион вспыхнул:
- Что?
- Ну, раз он дарит тебе такие подарки, должно быть, он спит с тобой?
- С чего ты взял? – кулаки Гефестиона машинально сжались. Будь на месте этого непонятного мальчишки кто-то из домашних приятелей, он бы давно уже валялся в оранжевой пыли с разбитым носом. Но тут… всё было странно. И какие-то обрывки воспоминаний снова подсказали: это - Александр.

Гефестион теперь точно вспомнил: и непослушные светлые вихры, и эту манеру чуть набок держать вздёрнутую голову. Они виделись очень давно. И лишь однажды. Память стёрла многие подробности, но упорно шептала: перед тобой сын Филиппа.
- Я не понимаю,- растерянно пробормотал Гефестион, злясь на себя, что ничего не может поделать со смущением, и что Александр теперь только уверится в своей нелепой догадке.
- Мой отец дарит такие своим любовникам, – совершенно спокойно заявил Александр: - Аристомах, говоришь?- он наморщил лоб. – Тот, что стал лохаргом одновременно с Черным Клитом, которого отец назначил командиром агемы? Если это он, то я наверняка знаю, где он взял эту пряжку. Можешь не сомневаться, просто так царь не стал бы дарить её ему. А он – тебе, - подвел итог Александр.

Вот и нет! – вскрикнул Гефестион, в обиде за лохарга, в обиде за себя. Негодование прояснило его ум. Он быстро отстегнул пряжку и протянул её царевичу:
- Вот. Держи.
Александр недоверчиво посмотрел на вещицу.
- Зачем?
- Я дарю её тебе. Просто так! Хоть ты и считаешь, что этого не бывает.
- Мне она не нужна, - совершенно серьёзно ответил тот и спокойно посмотрел в лицо Гефестиону.
Тогда Гефестион со злостью швырнул фибулу прочь. Пряжка, обиженно звякнув, ударилась о камень стены и покатилась в оранжевую пыль.
Они не успели ничего больше сказать: из-за угла появились Аристомах и какой-то огромный, похожий на медведя человек в ярко-алом царском плаще. Его крупную голову украшала копна растрёпанных волос, а лицо - страшный шрам, лишивший его одного глаза. Когда-то чёрная, но всё так же всклокоченная борода теперь была пегой от седины.
У Гефестиона не было на сей раз никаких сомнений: македонского царя он узнал сразу.

Вот он, господин. – Аристомах, рядом с царем казавшийся не таким уж большим и взрослым, указал на Гефестиона.
- А! – вскричал здоровяк, тут же заграбастав опешившего мальчишку в душные объятья. – Сын моего старого приятеля Аминты!
Чудом не переломав Гефестиону кости, отстранил его от себя и, рассматривая, удовлетворённо закивал головой:
- Узнаю! А ты вырос, - царь хохотнул и, больно ударив Гефестиона ладонями по плечам, чуть не сбил его с ног. – Помнишь меня? Отец привозил тебя во-о-от таким крохой, - Филипп преувеличенно свёл ладони. От царя разило вином. Гефестион смутился.
- Помнишь моего Александра? – Филипп махнул рукой в сторону молча наблюдавшего за происходящим царевича.
Гефестион бросил отчаянный взгляд на светловолосого мальчишку.
- Мы как раз вспоминали нашу встречу, отец, - подал голос Александр, державшийся от отца на почтительном расстоянии, но в ответ на призыв Гефестиона, вынужденный подойти ближе.
- А-а, - заревел Филипп, сгребая в охапку теперь уже обоих. – Вот и отлично! Вам надо подружиться, потому что теперь вы надолго вместе.
Александр вывернулся из пьяных объятий. И Гефестион вдруг понял, что Александру неловко за поведение отца. Самому Гефестиону стало неловко за то, что он стал причиной этому. У него пошла кругом голова. Хвала Зевсу, Филипп недолго проявлял свои нежные чувства и скоро удалился нетвердой походкой.
Аристомах, серьёзный, снова превратившийся в командира, быстро прошептал Гефестиону свои наставления:
- Теперь слушайся царевича. Если что – передашь слугам, что хочешь меня видеть, и я всё устрою. Хорошо?
- Хорошо, - совсем не уверенный в этом, и опять ощутив прилив тоски, отозвался Гефестион.

***
Поздно вечером, лежа в жесткой неудобной постели, Гефестион с тревогой размышлял обо всём, что случилось за этот долгий день.
От хоровода лиц, путаницы имен у него распухла голова. Ещё не все будущие товарищи Александра успели прибыть из своих поместий. Были лишь те, кто жил в самой Пеле или в окрестностях, как Гефестион.
Он пытался по памяти составить цепочку лиц, сопоставив их с именами. Больше всего волновали, конечно те, с кем теперь предстояло делить кров и заботы.
Первый, конечно, Птолемей. Странно взрослый, своей неуклюжей походкой он почему-то напомнил Гефестиону царя. И, кажется, Александр с ним знаком дольше всего.
Второй – худенький Филота с испуганным взглядом. Совершенно непонятный.
Третий, с кем его познакомили, был Кассандр. Он, как и Гефестион, носил немодную нынче длинную причёску, и казался слишком надменным, словно это он был царевичем, а не Александр, и ради него здесь все собрались. Он держался особняком и, кажется, за весь день не проронил ни слова.
И, наконец, Кратер. Гефестион ещё не понял своих чувств по отношению к нему. Он был симпатичен, высок, хорошо сложён и достиг возраста эфеба. По тому, как он себя вёл, угадывалось его превосходство «взрослого» перед неискушёнными мальчишками. И, как заметил Гефестион, все, кроме, пожалуй, Кассандра смотрели на Кратера, разинув рты. С царевичем, однако, Кратер держался весьма почтительно, если не лебезил перед ним. Это поставило Гефестиона в тупик: он ни разу не встречал столько противоречий в одном человеке. Самого Гефестиона Кратер встретил кривой усмешечкой: оглядел его старенький, хоть и тонкой работы хитон, конечно, заметив следы наказания, как и Александр, но в отличие от того лишь язвительно хмыкнув при этом. Гефестион решил, что рядом с ним следует всегда быть начеку.

Как бы ни было, Гефестион не мог и представить, который из этих мальчиков станет его настоящим другом. Конечно, лучше всего было бы подружиться с самим Александром. Он один казался каким-то – настоящим, Гефестион не смог придумать иного слова. Только захочет ли он?
Остальные пока что доверия не внушали.

Гефестион уткнулся-было в подушку и попытался уснуть.
Но кажется, этой ночью кому-то было ещё хуже, чем ему, потому что в полной тишине комнаты, куда не доносились даже крики с шумной половины царя, Гефестион отчётливо расслышал всхлипы и шмыганье носом. Сразу вспомнился Димас.
Гефестион полежал какое-то время, прислушиваясь, потом тихонько выскользнул из своей постели.
Всхлипы доносились с соседней кровати. Там, с головой укрывшись простынёй, лежал маленький мальчишка, имени которого Гефестион не знал, потому что его привезли прямо перед отходом ко сну. Но Гефестион припомнил его очень смуглый загар и спутанные смоляные кудри.
Должно быть, бедняге совсем несладко, раз он даже не может уснуть.
Гефестион присел на корточки перед вздрагивающим в рыданьях мальчишкой и осторожно тронул его за плечо:
- Эй, ты чего?
Из-под покрывала показался один мокрый от слёз глаз и распухший нос.
- Как тебя зовут?
- Неарх, - всхлипнув, отозвался мальчик.
- А меня Гефестион, - шепнул он и улыбнулся он в темноту. – Я тоже приехал только сегодня. Ты чего ревешь?
- Домой хочу, - жалобно проскулил Неарх.
- Я тоже, но я же не плачу, - Гефестион почувствовал, что мальчишка начинает успокаиваться, видимо, почувствовав, что он больше не одинок.
- Сейчас, погоди, - Гефестион юркнул обратно к своей постели и выудил из-под подушки глиняный шарик Димаса.
- Вот держи, не надо плакать.
Шарик исчез в цепких пальцах мальчишки. Гефестион погладил Неарха по голове, как погладил бы младшего брата.
- Давай-ка, постарайся уснуть. И ничего не бойся, я буду рядом.
- Спасибо, - прошептал мальчик, и, всхлипнул ещё раз напоследок, послушно зажмурив глаза.

Когда Гефестион закрыл глаза, ему почему-то привиделся вороной. Так он на нем и не прокатился! А ведь они уже нашли общий язык с этим диким упрямцем. Гефестион знал, что жеребец не подпустит никого близко, сколько не бей его ременной плетью. Только хуже!
Он такой же, как я, - думал Гефестион, засыпая. – Те же рубцы на заднице, и то же желание свободы.

Глава 2. Неарх.

Море пахло солью и ещё чем-то незнакомым. Гефестион, не обращая внимания на красные полоски на заднице, растянулся на горячем песке и мечтательно уставился на далёкую линию горизонта. Песок спорым ручейком сочился сквозь пальцы и образовал два холмика прямо перед его носом. Песок тоже пах чем-то. Чем? Он не успел додумать: сухие брызги взметнулись из-под чьих-то загорелых ног и запорошили ему глаза, набились в рот. Он сел, отплёвываясь и ругая двух идиотов, что пробежали, чуть не наступив на него, по направлению к воде.
Кратер - узнал он того, что поломал его насыпи. Вторым был Птолемей. Они весело хохотали, подняв и в воде тучи брызг. Еще слезящимися глазами, Гефестион увидел, как Кратер на бегу толкнул церемонно вступавшего в воду Кассандра. Тот нелепо взмахнул руками и едва устоял на ногах, с ненавистью посмотрев вслед нырнувшим в волны обидчикам.

Воспитатели, сидевшие чуть поодаль, лишь покачали головами. И тут же вновь обратили свои взгляды вдаль, туда, куда уплыли двое - самый младший из воспитанников – Неарх и царевич Александр.
Гефестион видел их похожие на точки головы: темную – впереди и отстававшую от неё светлую. Как бы ему хотелось быть там! А не позорно валяться здесь, на песке, стыдясь признаться, что к тринадцати годам не научился плавать. А где ему было? В их краях речки похожи на ручьи – даже гусям негде толком поплавать. А на море, хоть оно и не так далеко, Гефестион бывал всего пару раз, не больше. Интересно, умеет ли плавать Аристомах? Он же родом из тех же мест, что и Гефестион. Наверняка, умеет. Гефестион просто не мог представить сильного и ловкого воина пугливо пятящимся от воды. Он, должно быть, плавает не хуже критянина, как и положено истинному герою.
Кратер и Птолемей взялись, было, догонять царевича и Неарха, но скоро повернули обратно, увидев, что Александр возвращается.
Неарх же, похоже, увлекся. И оба воспитателя обеспокоено вскочили на ноги, тревожно следя за удаляющейся головой, пока один из них не выдержал и, сложив возле рта ладони, закричал, зовя мальчишку обратно.
На царевича, вышедшего из воды, раб поспешно накинул кусок ткани, промокая чувствительную светлую кожу. Но Александр досадливо отмахнулся и, оставшись нагишом, как остальные, стал смотреть из-под руки на Неарха.

Мальчишка, наконец, тоже повернул обратно. Когда маленькая смуглая фигурка оказалась на берегу, оба воспитателя обрушились на него с упреками. Тот нахохлился, как маленький воробышек, но смолчал.
- Ты чего не купался? – Неарх, всё ещё взъерошенный после взбучки, плюхнулся рядом с Гефестионом и тут же зарылся в горячий песок.
- Не хочется, - отозвался Гефестион, продолжая пересыпать песчинки из одной кучки в другую.
- Не умеешь плавать? – предположил младший.
- Не умею, - признался Гефестион, краснея.
- Ты что?!- глаза Неарха стали огромными, и Гефестион снова подумал про Димаса: вот бы сюда младшего братишку.
- А где мне было учиться? В наших краях нет моря.
- Хочешь, научу? – серьёзно предложил Неарх.
Гефестион поёжился: и как, интересно, это будет выглядеть? Маленький обучает большого. Да его же поднимут на смех. Но желание проплыть когда-нибудь не хуже Александра, всё же взяло верх.
- Пойдём?
- Пойдём, - он решительно поднялся. Пусть смеются! Посмотрим, что они скажут, когда он поплывет наперегонки с критянином Неархом.

Ты делаешь не так, - покачал головой Неарх. В роли учителя он почувствовал себя равным Гефестиону: – Посмотри, твоё тело в воде согнуто, вот... -
Он изобразил ладонью подобие большой буквы гамма. - Ты весь сжимаешься, и потому волны увлекают тебя внутрь. А тебе надо выгнуть спину вот так…
Он распрямил ладонь в подобие туго натянутой струны, даже чуть выгнув пальцы.
- Подбородок держи повыше и загребай, как будто у тебя не руки, а плавники. Ноги не подтягивай к себе. Вот так. Отлично!
Гефестион уловил взгляд внимательно наблюдавшего за ними Александра. Тот сидел наверху, обсыхая на песке, подчинившись требованиям педагогов. Но было видно, что ему хочется ещё купаться.
- Видишь, всё просто: надо почувствовать, как вода тебя держит, - Неарх плавал вокруг барахтающегося Гефестиона, словно морской зверек, играя в воде послушным телом, переворачиваясь на спину и непринужденно подгребая всеми четырьмя конечностями: – Тогда сможешь плыть хоть весь день и всю ночь напролет.
Да куда уж! Несмотря на то, что находился в воде совсем недолго, Гефестион, кажется, вспотел от усилий. Он хотел перевести дух, но ноги не обнаружили дна. С перепугу он едва не ушел под воду.
- Эй-эй!- раздался возле уха звонкий голос Неарха.- Не вздумай утонуть теперь, когда научился плавать! – он рассмеялся и чуть подтолкнул его. Гефестион, успев всё же нахлебаться горьковатой теплой воды, кое-как выбрался на берег.
Руки и ноги с непривычки дрожали. Но он был абсолютно счастлив: он же научился плавать! Ей-ей! Сердце бешено колотилось.
- А ты быстро схватываешь, - похвалил его Александр, когда они возвращались в Пеллу. И в глазах царевича светилось уважение.
Глава 3. Аристотель.

Вы только гляньте, что за павлин! – фыркнул Пердикка, первым разглядевший приближавшиеся возки, на которых в Миезу прибыл философ - их главный учитель, приглашенный царем Филиппом.
Мальчишки, толкаясь, сгрудились в проёме окна. Каждому хотелось самолично разглядеть знаменитого Аристотеля. Гефестион, чья кровать стояла ближе к окну и потому успевший занять лучшее место, чуть посторонился, пропуская вперед младших – юркого Неарха и его нового товарища Селевка.
Философ – мужчина средних лет, не самого хрупкого телосложения - и впрямь, был одет слишком красиво, если не сказать щегольски: в синий гиматий с золотой вышивкой по краю и тонкий белоснежный хитон. Редковатая шевелюра уложенных в мелкие завитки каштановых волос увенчивалась богатой тесьмой. На пальцах поблескивали перстни, на запястьях - браслеты. Даже ремешки его сандалий, кажется, были позолочены.
Слуги принялись носить в домик учителя его многочисленный скарб.
- Философу не пристало путешествовать налегке, - подмигнул Птолемею Кратер, и они оба прыснули смехом.

Младшие мальчишки захихикали, увидев, как неловкий раб рассыпал на землю какие-то свитки и теперь в спешке пытался их собрать. Они выскальзывали из его рук снова и снова, едва количество превышало возможное удержать одной рукою и подбородком. Но он не сдавался.
Рот Гефестиона тоже растянулся в улыбке. Только Кассандр, чей гордый профиль всегда красовался чуть в стороне от остальных, наблюдал безо всяких эмоций.
Аристотель, услышав, видимо, посторонние звуки, обернулся. Мальчишки с грохотом посыпались от окна. Гефестион, замешкавшись, остался. И Аристотель поманил его пальцем.
- Помоги-ка этому несчастному собрать книги, - философ указал на взмокшего слугу.
Гефестион ловко подобрал свитки и помог отнести их в просторную комнатку, отведенную, видимо, под кабинет философа.
Там было столько всякой всячины, что Гефестион разинул рот от изумления. Чучела птиц и мелких животных, засушенные рыбы и красивые бабочки. Гербарии. Какие-то блестящие и новенькие измерительные инструменты. И огромное множество книг. Неужели, он прочёл всё это?
- Интересно? – рука в сверкающих перстнях легла на плечо Гефестиона. И мальчик ощутил аромат дорогих масел, исходивший от Аристотеля. Это было странно: Гефестион никогда не встречал мужчин, от которых пахло, как от женщин. И чьи ногти были столь же ухожены. Даже на ногах!

Столько книг, - пробормотал Гефестион смущенно.
- Да, - самодовольно улыбнулся учитель. – Это лишь малая часть того, что я смог привезтиь с собой. Пока что.
- Неужели вы прочли их все?
- Прочел?- Аристотель лукаво улыбнулся. - Вот эти я сам написал, - он указал на горку свитков - тех самых, что помогал нести Гефестион.

О, - только и смог произнести тот.
- Как твоё имя?
- Гефестион, сын Аминтора.
- Ага, - Аристотель поднял брови и кивнул: - Я, было, принял тебя за Александра, царского сына.
Гефестион смутился, чувствуя, как краснеют уши. Хоть его и спутали, но это было не так уж неприятно.
- Впрочем, я видел его лишь однажды и мельком, так что не мудрено ошибиться. Что ж, ступай, Гефестион, сын Аминтора. Передай, что сразу после обеда приступим к ученью.

***
- Кто мне сможет сказать, как одним словом можно назвать каждого из вас? - Аристотель, не дав им опомниться и проглотить свои смешочки, сразу приступил к делу.
- Ученик, - нашелся Кратер, пока остальные пребывали в недоумении.
- Твоё имя? – Аристотель искоса глянул на него.
- Кратер, сын Александра, - гордо отчеканил тот.
- Ну что ж, Кратер, сын Александра. Когда-нибудь, возможно, я смогу назвать вас так. Но пока что вряд ли. Посмотри-ка на своих товарищей. Некоторые из них заняты своими делами. Им не до учёбы. И он указал на Неарха и Селевка, увлеченно разглядывавших пойманного жука. Заметив, что все смотрят, Неарх толкнул Селевка локтем, и оба тут же уселись по струнке, пытаясь понять, что же они пропустили.
- Итак, ещё мнения? – хитро улыбнулся Аристотель.
- Грек, - осмелился произнести Гефестион.
- Хорошо, Гефестион, сын Аминтора, - Аристотель повторял полные имена, словно тщательно записывая их себе в память.
- А что ты скажешь о нем? – он указал на верзилу Лисимаха, чья мать была родом из Египта, и потому в его чертах отчётливо угадывалась примесь иноземной крови.
Этого Гефестион не учёл и потому смущенно замолчал.
- Ну, допустим того, кто с рождения говорит по-гречески, будем считать греком, - Аристотель потрепал Гефестиона по плечу. – Хотя немного странно, не так ли? Ведь каждый из вас, наверное, замечал, что разных краях люди говорят чуть иначе?
Гефестион припомнил, как резанул его слух македонский выговор Александра - там, на дворе в Пелле. Он сам уже отвык говорить так, ибо отец очень следил за тем, чтоб его дети овладели «правильным» языком, и столь свободное использование «деревенского диалекта» Александром его сильно удивило.
- Твоё имя? – обратился Аристотель к смущенному юноше.
- Лисимах, сын Агафокла.
- А имя твоей матушки? – поинтересовался философ, вглядываясь в некрасивое лицо юноши.
- Сати, - Лисимах спрятал глаза. О матери он говорить не любил, всегда чувствуя себя из-за неё не таким, как остальные.
- Уроженка страны Та-Кеми, иначе - египтянка, - кивнул Аристотель, утверждаясь в собственных предположениях.

Кто ещё попытается? – философ обвел взглядом присмиревших мальчишек. Теперь уже никто не смеялся, позабыв про нелепый вид учителя: все напряженно думали.
- Ты? – Аристотель остановился напротив царевича, видя, что у того в голове созрел какой-то ответ.
- Человек.
Аристотель задумчиво вскинул брови, склонив набок голову и как бы требуя пояснений.
- Каждый из нас – человек, - голос Александра звучал уверенно, даже если он волновался.
- Что заставляет тебя, например, назваться так? – прозвучал мягкий голос учителя, поощряя мальчика к дальнейшим рассуждениям.
- Ну…, - Александр чуть замялся, и Гефестиону ужасно захотелось прийти ему на помощь, если тот вдруг не знает, что сказать, но он не посмел, конечно, вмешаться.
- У меня не лапы, а руки и ноги. У меня волосы, но не шерсть. Для меня готовят пищу, хотя я, конечно, мог бы съесть и сырое мясо, особенно если сильно проголодался, - он озорно улыбнулся, и по ряду мальчишек пронеслись осторожные смешки. Аристотель кивнул головой: продолжай.
- Но самое главное – я приучен мыслить не только о том, как добыть пропитание. Я хочу знать обо всём на свете. Почему светит солнце днём, а ночью на небе звёзды. Кто живёт там – за самыми дальними горами. И как им живётся. Отчего наступает зима, и есть ли что-то, более мелкое, чем песчинка, которую мы можем разглядеть глазом.
Он увлекся, и щеки его раскраснелись. Мальчишки сидели, притихнув.
- Браво, Александр, сын Филиппа, - Аристотель всплеснул руками, бесшумно захлопав. Он всё же узнал его, – подумал Гефестион.
- Именно. Ты уловил самую суть, - Аристотель, кажется, и сам воодушевился речью царевича. – Даже если кто-то ещё не задал себе подобных вопросов, - он снова покосился на неусидчивых малышей, - его разум непременно подскажет ему сотни – и этих, и иных. И он будет искать на них ответы. Некоторые мы найдём с вами вместе, ибо зачем открывать то, что уже открыто? Но большая часть так и останется неразгаданной тайной. И чтобы найти ответы – как знать? – как далеко некоторые из вас будут готовы пойти. Где он – край Ойкумены?
Взгляд Аристотеля устремился в невидимую даль. И Александр – Гефестион отчётливо видел это – устремился за учителем туда же.
Как же всё это интересно, - подумал Гефестион, с колотящимся в предчувствии открытий сердцем. И как здорово, что я всё-таки тут, в Миезе….

В тишине спальни мальчиков, отдельной от покоев царевича, вынужденного жить вместе со слугой, контролировавшим каждый его шаг, Гефестион услыхал приглушенные голоса. Похоже, говорили Кратер и Пердикка.
- Ему нравятся мальчики. Странно, что он не привез никого с собой.
- Может, решил найти здесь кого-нибудь подходящего?
Говорящие сдавленно захихикали. Гефестион догадался: речь идет о философе.
- Как думаешь? Не положил ли он глаз на этого гордеца, Гефестиона? Что-то уж больно он с ним ласков.
Это говорил Кратер и Гефестион пообещал себе, что не забудет этих слов.
- А может на Александра? – отозвался, смеясь Пердикка.
- Тсс…Молчи, - как-то слишком резко оборвал его Кратер. Гефестион так и видел, как он теперь озирается: не услышал ли кто-нибудь. Похоже, что все уже спали. Угомонились и эти двое.
Гефестион подложил под щеку кулак и задумался: Аристотель не казался слишком манерным, несмотря на свой наряд и изнеженный вид. Ну да, бывают такие, кто не интересуется женщинами вовсе. Он слышал об этом, но ни разу ещё не встречал. Что, если учитель и впрямь, станет оказывать Гефестиону слишком настойчивые знаки внимания? Этого ему не хотелось бы вовсе. И почему-то всплыла картинка: после занятий, распустив учеников, Аристотель ещё долго беседовал с Александром, чинно прохаживаясь с ним по свеженасыпанной дорожке сада, положив руку на плечо царевича. Нет. Не может быть. Вот дураки эти двое. Гефестион вздохнул и, повернувшись на другой бок, плотнее закутался в одеяло.
Глава 4. Трость Аристотеля.

Точно тебе говорю, Кратер сам слышал, - Селевк и Неарх снова о чем-то шушукались, устроившись на облюбованном ими большом камне возле поляны для игр. Остальные мальчишки, те, что постарше, устроили возню, вроде занятий борьбой. Кратер, Пердикка и Птолемей, перепачканные, как черти, и которых уже невозможно было отличить друг от друга, катались в пыли, горланя и бранясь, как крестьяне. Кассандр, стоя поодаль в тени деревьев с презрением наблюдал за ними. Его новенький хитон был белоснежным, с красивой каймой, и он, конечно же, не хотел, чтобы его попортили эти мужланы, которые звали его присоединиться.
- Не видели царевича? – спросил Гефестион, тоже решив не ввязываться пока в кучу-малу, и подсаживаясь к младшим.
- Нет, не видели, - отозвался Неарх. – Но видели гонца с почтой. Может, он привез Александру письма?
- Ну так вот, - Селевк нетерпеливо толкнул друга локтем:- это та самая трость, с большим красным набалдашником. Он с ней никогда не расстается.
- О чём речь? – отфыркиваясь, как уставший бык, Птолемей плюхнулся рядом с ними и едва не сшиб всех троих с их каменного сиденья.
- Говорят, у Аристотеля в трости скрыт стилет. Для того, чтобы обороняться от нападения в случае чего, - сообщил Неарх.
Птолемей и Гефестион удивленно подняли брови. Птолемей даже забыл, что собирался снова кинуться на выручку Пердикке, которому без него приходилось несладко.
- Это Кратер сказал, - Селевк сверкнул глазами. – Он говорил, что ручка отделяется от самой трости и в неё вделано острое лезвие. И что Аристотель уже однажды дрался им с напавшими на него ночью бандитами.
- Меньше надо подслушивать взрослые разговоры, - хмыкнул Птолемей и мазнул малыша по щеке перепачканной пятерней, отчего на раскрасневшейся коже мальчишки осталось пять темно-серых полосок.
Не обращая на это внимания, Селевк воскликнул:
- Я уверен, что это правда! Я слышал про такие трости.
- Я тоже. Вот бы глянуть на неё, - задумчиво протянул Неарх.
- Я бы тоже глянул,- Птолемей поскреб подбородок.
- И в чём трудность? Хотите, я принесу её? – неожиданно для самого себя предложил Гефестион. Было очень приятно, когда широко распахнулись восхищенные глаза Неарха и Селевка, а взрослый Птолемей посмотрел на него с уважением.

Ну вот кто его вечно тянет за язык, как не дерзкий Гермес?! Только порка почему-то потом всегда достается ему, а не задорно улыбающемуся подслеповатому каменному истукану. Даже тут, в Миезе, он не даёт Гефестиону покоя. «А ведь я не простил тебе ещё той истории с пряжкой», - подумал Гефестион, осматривая вход в жилище философа.
Слуг видно не было. Самого философа тоже. Оставалось лишь проверить, на месте ли любимая трость Аристотеля. Гефестион привычным движением скользнул в знакомую комнатку. Теперь тут царил безупречный порядок. Свитки были аккуратно разложены на полках. На столе стоял красивый письменный прибор и специальным прессом был придавлен чистый лист папируса грубой работы. Гефестион испытал благоговейный трепет, когда он представил философа здесь за работой. То, что учитель очень мудрый, не подлежало никакому сомнению. Вот только тросточка и стилет?.. Гефестион припомнил изящные запястья и руки в перстнях. Разве такими можно обороняться? Скорее всего, всё это пустые домыслы. Но как бы ни было, он дал обещание. И он принесет эту трость, чего бы ему это ни стоило!
Он огляделся, и заметил её в плетеной вазе в углу, возле самой двери. Тросточка была тяжелой, хоть и весьма хрупкой на вид. Набалдашник из отшлифованного граната удобно лег в небольшую ладонь мальчишки. Приятная вещица. Он не стал проверять, отделяется ли рукоятка от трости, ибо боялся, что его застанут на месте преступления, а потому быстренько выскользнул вон и, никем незамеченный, ринулся обратно к площадке.

О-о-о, - только и смог восхищенно протянуть Неарх, принимая на руки увесистую трость философа. Селевк тут же нетерпеливо ухватился за гранатовый набалдашник. Птолемей приобнял усевшегося рядом Гефестиона и похлопал его по плечу:
- Шустрый ты, однако.
- Ну что там? – Гефестион, всё ещё озираясь, не видит ли кто из старших, тоже с любопытством глядел на малышей, безуспешно пытавшихся справиться с тростью.
- Ну-ка, дайте сюда, - Птолемей отобрал у мальчишек игрушку и стал вертеть её в руках, рассматривая рукоятку:- непохоже, чтоб тут что-то отделялось.
- Что это у вас? – Кратер смотрел на них сверху вниз, а рядом с ним стояли остальные участники потасовки.
- Гефестион раздобыл тросточку Аристотеля. Кто из вас говорил, что в ней скрыт стилет? – Птолемей, прищурившись, покосился на Кратера.
Тот потер шею и переглянулся с Пердиккой, затем протянул испачканную в пыли руку:
- Давай найду.
Птолемей отдал палку. Кратер попробовал повертеть набалдашник, поковырял камень рукоятки, затем подергал её. Трость не поддавалась. Он и нажимал на камень, ища секрет, и тряс тросточку, но всё было бесполезно.
- Ну вы же чувствуете, что она слишком тяжелая для простой деревяшки. Там точно есть что-то внутри.
- Ладно, давай попробую я, - Птолемей хотел забрать палку обратно, но Кратер не спешил возвращать, игриво вцепившись в рукоятку и дразня силача-Птолемея. Тот, сердясь, дернул сильнее, Кратер уперся. В следующий момент раздался угрожающий треск и палка, разломившись надвое, осталась в руках у обоих. Все ахнули: драгоценная тросточка философа была сломана. Никакого стилета внутри не оказалось. Зато сам философ, вместе с Александром стоял возле них и удивленно смотрел на обломки. Кратер поспешно выронил остатки трости. А Птолемей так и остался сидеть с обломком в руках.

Прекрасно!- воскликнул философ, всплеснув руками. – И кто мне попробует объяснить, что тут происходит?
Повисла мертвая тишина. Птолемей, весь пунцовый, поднялся, подобрав оброненный Кратером обломок, и нерешительно протянул философу.
Тот недоуменно взял остатки своей трости и уставился на ребят:
- Что это такое? Где вы взяли её?
Не получив ответа, он нахмурил брови.
- Ни у кого не хватит духу признаться? Кто своровал мою трость?
Гефестион, еле живой от предчувствия новой порки, сделал шаг вперед:
- Я взял, учитель.
- Отлично, - хмыкнул Аристотель, лишь мельком глянув на него и тут же повернувшись к остальным:
- Вам мало занятий в палестре? Посмотрите, на кого вы похожи. Марш мыться и переодеваться, ибо в таком неопрятном виде я никого не допущу на свой урок. Всем понятно?
Птолемей, Кратер и остальные борцы, к кому относилось это замечание, что-то пробурчали, избегая смотреть в глаза философу. А тот повернулся, зажав подмышкой остатки трости, и крепко взяв Гефестиона за плечо: «Пойдём-ка», направился к своему дому.

У Гефестиона, провожаемого молчаливо-сочувственными взглядами, почему-то лишь один вопрос теперь вертелся в голове: «Сам будет пороть, или поручит слугам?» То, что Аристотель не простит ему сломанной трости не вызывало никаких сомнений.

Присядь, - Аристотель усадил растерянного мальчишку на стул возле стола с папирусом. А сам, повертев обломки, покачал головою и аккуратно сложил их на одежный сундук.
Гефестион огляделся в поисках розог или чего-то, что могло послужить орудием наказания, но ничего подобного не нашел. Значит, пороть будут не здесь, - вздохнул он, придя к неутешительному заключению. Почему-то казалось менее позорным, если бы Аристотель наказал его сам, а не слуги, да ещё на глазах у остальных. О том, что и Птолемей и Кратер заслуживают наказания, почему-то не подумалось.

Итак, ты выкрал мою трость? – Аристотель склонив набок голову, стоял теперь возле стола и скрестив на груди руки с интересом рассматривал Гефестиона, как рассматривал бы, наверное, неизвестное насекомое.
Гефестион опустил голову, сгорая со стыда. Он даже не успел придумать оправдания!
- Зачем она понадобилась вам, не скажешь?
- Я…мы…просто хотели посмотреть.
- Вот как? Для этого вам было недостаточно глаз? Или вы непременно желали увидеть, что у неё внутри?
- Да, - сокрушенно кивнул Гефестион, чувствуя всю абсурдность ситуации. Аристотель хмыкнул:
- И каковы результаты исследования, помимо того, что вещь испорчена? Опыт стоил того, чтобы так рисковать?
- Нет, - прошептал Гефестион, еле сдерживая ненавистные слезы. Когда только он научится не реветь в самый ответственный момент?!
- Что же вы там надеялись обнаружить?
Гефестион пожал плечами и выдавил из себя:
- Мальчишки сказали…там должен быть стилет…
- Что?- Аристотель даже подпрыгнул и с ещё большим интересом уставился на ученика.
- Сказали, что в трости скрыт стилет. Для обороны …

Аристотель рассмеялся, а Гефестион в который раз уже дал себе слово, что если выпутается на сей раз, впредь не быть таким идиотом.
Аристотель смеялся до слез. Потом отер глаза и тоненьким от смеха голосом сказал:
- Ты насмешил меня так, что я, пожалуй, прощу тебе твою наивность. Ох уж эти мальчишки, - он снова хохотнул.
- И кого же по твоему мнению, мне тут следует опасаться?
Гефестион снова пожал плечами.
- Ну ладно, так как оставить тебя совсем без наказания я не могу, ты уж извини, я придумал для тебя кое-что…
Он достал с полки несколько увесистых свитков.
- Вот, перепишешь для меня то, что я тебе скажу. Это пригодится нам и для занятий. Приступишь немедленно. И я очень прошу: старайся, ибо всё должно быть написано очень аккуратно. Мне не хотелось бы заставлять тебя переделывать работу несколько раз. Потому что, - Аристотель с улыбкой глянул в окно, - на дворе такая прекрасная погода и мальчишки уже ждут тебя.
Он похлопал Гефестиона по плечу, дал ему указания и увидев, что тот принялся за работу, вышел.

Гефестиону предстояло переписать куски какого-то философского трактата. Некоторых слов Гефестион не понимал вовсе, но старался тщательно выводить буквы и скоро так увлекся работой, что не заметил, что в комнате не один.

Что пишешь? – Александр склонился над свитком.
Гефестион даже подпрыгнул, и быстро огляделся, не заметил ли кто-нибудь, что здесь царевич. Но они были одни.
- Учитель в наказание дал мне переписывать свой труд.
- Это не его, похоже на Платона, - Александр взял свиток и, наморщив брови, прочел заглавие.
- Откуда ты знаешь?
- Неважно. Я просто считаю, это несправедливо, что наказан ты один. Конечно, ты выкрал трость, но сломали-то её Кратер и Птолемей. А они остались как будто бы ни при чём.
- Ты всё видел?
- Да. А зачем она вам понадобилась?
- Мы думали, там стилет.
- Что?
- Кратер сказал, что в ручке спрятано оружие. И что Аристотель, если на него нападут, сможет защититься.
- А…вы про тот случай? Когда на него и его друга напали ночью после одного симпосиона. Не думаю, что учитель на самом деле убил кого-то, как поговаривают. Однако, шрам от той встречи у него остался.
Гефестион смотрел на царевича широко раскрытыми глазами:
- Убил? Шрам?
- Ну да, вот тут, на запястье. Он обычно прикрывает его браслетом. Но если присмотреться, то видно.
Гефестион дал себе слово посмотреть на руку Аристотеля при первой же возможности.
- Хочешь, я помогу тебе переписать это?
- Ты думаешь, можно?
- Почему нет? Ты же должен сделать работу, не так ли?
- Да… но, вдруг Аристотелю хочется, чтобы я сделал всё сам?
- Ерунда. Давай-ка, показывай, что нужно.

Их никто не тревожил, пока они не закончили писанину. Сравнив рукописи, они с изумлением уставились друг на друга:
- Ничего не замечаешь? – произнес Александр.
- У нас одинаковый почерк,- улыбнулся ошарашено Гефестион. А он-то всегда гордился своими безупречными буквами, за которые его так хвалили учителя.
Александр в ответ пожал плечами:
- Может, когда-нибудь это нам пригодится.
Глава 5. Соперничество.

Гефестион, никак не мог сосредоточиться на том, что говорит Аристотель. Разглядывая на песке следы от сандалий философа, он размышлял над утренним поединком. Кажется, сегодня в палестре, он сильно оплошал. Он оказался среди учеников, которые были примерно под стать царевичу. Птолемей, Пердикка и Кратер были старше и обладали явным преимуществом, их учитель, конечно, не мог поставить в пару с Александром. Неарх же с Селевком были ещё малышами, которых до палестры не допускали. Так вот, сегодня впервые в пару Александру вызвали Гефестиона. И он, по простоте душевной, зная, что тот обычно побеждает своих соперников, собрал все свои силы и дал себе слово ни за что не уступить. Так оно и вышло. Он имел явное преимущество над Александром, когда учитель растащил их, ещё разгоряченных борьбой и брыкавшихся в пылу поединка, превратившегося в драку, и Гефестион заметил, что из носа царевича струйкой бежит кровь. У самого Гефестиона тоже теперь болела скула и были расцарапаны лодыжки. Учитель остался недоволен. А Александр, кажется, на него сильно разобиделся, ибо теперь отсел на противоположную скамейку, чего ранее никогда не бывало.

Я должен был поддаться? Вот ещё! Это же нечестно! На то и учебные занятия, чтобы выявить, кто сильнее и задуматься над тем, что делать тому, кто пока ещё слаб.
Словно бы прочитав его мысли, Кассандр, которого вчера Александр уложил на песок в два счёта, с усмешкой посмотрел на Гефестиона. Остальные мальчишки тоже смотрели на него. Как и Аристотель, постукивавший по ладони гранатовым набалдашником починенной тросточки.
- Итак, я полагаю, ты настолько отвлекся, что не слышал вопроса, мой дорогой? – в глазах Аристотеля плясали чёртики.
- Простите, учитель, - смущенно покраснел Гефестион.
- Мы тут рассуждаем о том, что такое воровство. И насколько это оправданно – присваивать себе чужое богатство, будучи победителем в войне.
Гефестион даже рот разинул: ого, вот так тема! Теперь ясно, почему все смотрят на него с таким ехидством. Тросточку-то выкрал он. Почему-то стало обидно.

Интересно, что думает об этом Александр? Там, в комнате учителя, когда они переписывали рукопись, царевич ни словом не обмолвился о поступке. В общем-то, чего греха таить, сам Гефестион считал это скорее доблестью – добыть трофей – нежели чем-то неблаговидным.
- Ну как же… - начал он, запинаясь, - …все и всегда приносят с войны трофеи. Иначе зачем война?
- Браво! – Аристотель захохотал, и все мальчишки поддержали его, покатившись со смеху. А Гефестион, раздосадованный и непонимающий, что не так, уселся на место. Александр не смеялся. Напротив, он был очень серьезен, и, кажется, его раздражал этот смех.

Аристотель, насмеявшись, утер слезы. Затем, верный своей привычке, осмотрел ребят:
- Кто ещё хочет сказать?
- Я не считаю, что брать завоеванное, это то же, что воровство,– подал голос Александр.
Аристотель очень внимательно посмотрел на него и все притихли.
- Даже сравнивать нельзя, - голос царевича звучал звонко.
- Чем же отличается? И вор, и победивший воин берут то, что принадлежит не ему.
- Вор тащит ради наживы, скрытно. Воин приходит с открытым лицом и предъявляет свои права.
- Это лишь приемы, грабитель тоже порой не скрывает лица, а суть-то действия – присвоить то, что не принадлежит тебе, разве не одно и то же?
Александр свел брови. Вопрос был очень трудный. И, казалось, сам Аристотель не знал на него ответ. По крайней мере, он не спешил на помощь ученикам, озадачив их.
- Ладно, сегодня вам есть, над чем поразмыслить. А завтра мы, возможно, вернемся к этому вопросу. Можете отдыхать.

Мальчишки – кто вприпрыжку, не скрывая облегчения, кто все ещё в раздумьях над поставленным вопросом, разбрелись из класса.
Аристотель подошел к Гефестиону и положил легкую ладонь ему на плечо. Гефестион уже не первый раз удивился, что рука пожилого мужчины может быть такой ласковой и мягкой. И вновь бросил невольный взгляд на шрамы, о которых говорил Александр. Надо будет как-нибудь собраться с духом, да спросить про них учителя.
- Не поделишься, над чем ты так усиленно размышлял, что даже мои слова оказались тебе не столь интересны?
Гефестион смутился. Но взгляд философа был спокоен: кажется, он вовсе не иронизировал на сей раз.

Скажите, учитель, вот нас собрали сюда, чтобы мы составили компанию царевичу, ведь так? Не может же он обучаться в-одиночку?
- Ну, допустим, - Аристотель ещё не понимал, к чему он клонит.
- Значит ли это, что все мы обязательно должны ему уступать?
- Не понял, поясни. В чём именно? Ты говоришь о чем-то конкретном?
Аристотель заметил, конечно, что между Александром и Гефестионом словно кошка пробежала. А ему-то казалось, что у них начала получаться дружба.

И Гефестион рассказал о том, что его так тревожило. Об утреннем поединке и об обиде Александра. И о том, что остальные мальчишки, похоже, поддаются ему.
Философ выслушал, не перебивая, потом, очень серьезно, глядя прямо ему в лицо, ответил:
- Я думаю, ты поступил правильно, не поддавшись. Только так и следует поступать в мелочах, конечно же, помня о том, что перед тобой твой будущий властитель и военачальник. Но он тоже должен знать, что кто-то может быть в чем-то сильнее и стремиться превзойти не посредством ваших льстивых уступок, а путем совершенствования себя. Это очень ценно. Александр, насколько я успел узнать, очень неглуп. И, думаю, даже если он разгневался, то скорее на себя. Вот увидишь, он ещё тебя оценит. А теперь ступай, используй свободное время с пользой. И подумай над вопросом, который мы сегодня обсуждали.
Гефестион, вздохнув, поблагодарил учителя, и побрел вслед за давно скрывшимися из виду остальными учениками.

«Я в нем не ошибся», - подумал Аристотель, с ласковой улыбкой глядя ему вслед. «Вот достойный наперсник будущему царю Александру».

Мальчишки, не дожидаясь обеда, отправились в ближний лес. Там поспела брусника, и Птолемей, в который уже раз затеял соревнование – кто больше наберет ягод. Самому ему победы было не видать, как собственных ушей, ибо добрая половина собранных им ягод к намеченному сроку обычно благополучно покоилась у него в животе. Но вот Гефестион и в этом преуспел, опередив оба прошлых раза Александра. Тот не подавал виду, что его это задевает. Да Гефестион и понимал, что куда царевичу тягаться с ним, выросшим на воле и по ягоды ходившему столько, сколько себя помнит. Но всё же, именно они с Александром оказывались в этом соревновании главными соперниками, как ни странно.
Кассандр обычно от соревнований увиливал. И сейчас он преспокойно валялся на травке, о чем-то размышляя и покусывая стебелек. Было ощущение, что раз он в чем-то не может быть первым, то это дело вовсе его усилий и не достойно.
У Гефестиона сегодня тоже не было больше настроения соревноваться. Но, поняв, что за разговорами с учителем, он здорово отстал, и что мальчишки теперь уже успели собрать не одну горсть пунцовых ягод, Гефестион сам не заметил, как бросился догонять.
Дело шло споро. Мальчишки возились, в общем-то, на одной большой поляне, стремясь обобрать кустиков побольше, и не дать захватить их остальным.
У Александра был почти полон подол, заметил Гефестион, почему-то снова оказавшийся к нему ближе всех. Слева пыхтел раскрасневшийся Неарх. Его губы были перепачканы ягодами, а вот в подоле, кажется, не набралось и пары пригоршней. Маленькими руками он неловко ухватывал веточки, но ягоды норовили просыпаться сквозь пальцы. Он снова будет последним. От этой мысли мальчик едва не заплакал. А Птолемей уже подавал сигнал заканчивать состязание, призывая всех собраться и сравнить свои трофеи на середине поляны.

Гефестион был уверен, что успел всё же набрать если не больше Александра, то уж и не меньше его. Но вдруг остановился, подумал чуть-чуть, и решительно высыпал почти весь свой подол обалдевшему Неарху.
- О! Спасибо, а как же ты?
Гефестион махнул рукой:
- Обойдусь без венка на сей раз.
Александр, повернувший было, чтобы идти к остальным на поляну, вдруг тоже остановился, оглянулся на них обоих, затем, к их удивлению подошел и тоже высыпал почти все свои ягоды Неарху, подтолкнув его:
- Ступай, Птолемей уже заканчивает подсчёты.
Раскрасневшийся от радости мальчишка побежал на поляну, стараясь не упасть и не рассыпать драгоценную ношу.

Гефестион, с неловко зажатым в кулаке подолом, где почти не осталось ягод, с удивлением смотрел на Александра. Тот же, повернувшись теперь к нему, и увидев, как дурацки тот выглядит, вдруг рассмеялся и, высыпав остатки ягод в траву, оправил свою тунику.
Гефестион, ответив ему смехом, поступил так же. Мальчишки, действительно, выглядели потешно, неуклюже носясь по лесу с кулаками возле живота. Отсмеявшись, Гефестион вдруг посерьезнел и подступил к Александру:
- Я хотел тебе сказать…
Он осекся, наткнувшись на внимательный взгляд серых с отметиной глаз. Но упрямо покусав губы, он все же решился:
- Прости, я должен был тебе уступить. Сегодня утром, в палестре.
- Ничего ты не должен! – голос Александра снова прозвучал очень звонко. Как всегда, когда он сердится или взволнован, - подумалось Гефестиону, уже начинавшему узнавать обычаи Александра.

***
- Ну, так кто же нашел ответ на поставленный вчера вопрос? И, кстати, напомните вопрос.
Аристотель, пряча улыбку в уголках глаз, отметил, что эти двое – царевич и синеглазый Гефестион - все-таки помирились и теперь снова сидят рука об руку.
- Можно мне, учитель? – Неарх подскочил, как игривый котенок.
- Ну, попробуй, - Аристотель присел на свою скамью, пристроив подбородок поверх рук, скрещенных на набалдашнике трости.
- Мы размышляли над тем, не воровство ли, присваивать себе военные трофеи?
Аристотель кивнул. Малыш неплохо сформулировал мысль.
- Так вот, я не думаю, что это воровство. Потому что…а пусть учатся защищать то, что им принадлежит! Тогда никто у них и не сворует.
Видимо, запаса красноречия Неарха хватило лишь на формулировку вопроса.

Мальчишки и Аристотель снова рассмеялись, потому что Неарх вольно или невольно, скопировал манеру Гефестиона, когда тот вчера отвечал вот так же. Все загалдели, в общем гуле прорывались отдельные голоса, но в целом поднялась неразбериха. Аристотель спокойно ожидал, пока они накричатся, изредка вставляя фразы.
- По- вашему получается, учитель, что солдат и вор это одно и то же,- с негодованием воскликнул Кратер.
- Докажите мне, что это не так. Я хочу лишь получить аргументы.
- Никакое не воровство, потому что победитель всегда прав, - чуть с презрением ответил Кассандр, когда очередь дошла до него.
- Об этом мы тоже поспорим. В свое время.- Аристотель повернулся к Александру.
- Вы неверно поставили вопрос, учитель, - сказал Александр. И все затихли, ожидая реакции Аристотеля на такую дерзость.
Александр, упрямо выставив подбородок, встал перед философом, и заговорил:

Это неправильно с самого начала, ставить вопрос о войне, как о воровстве. Они несопоставимы, как…как море и лай собаки.
Аристотель улыбнулся, поощряя царевича продолжать.
- Несправедливо обвинять воина в том, что он пришел и забрал чужое, ведь это награда за его труд. Если конечно… - Александр задумался на миг, отчего-то засомневавшись: - если конечно, война справедливая, а не варварский набег, что всегда сродни грабежу. Такое я лично осуждаю. Мои воины не будут жалкими ворами. Когда мы придем с мечом на завоеванные земли, мы не станем уподобляться варварам и грабить все, что плохо лежит.

Аристотель поднялся, показывая, что спор считает законченным.
- Видите, как много нитей можно вытянуть из одного вопроса. Заговорив о неблаговидном поступке – в данном случае о воровстве – кое является проявлением одной из темных сторон личности, указывая, что человек не нашел ещё золотую середину в своем самосовершенствовании, мы подошли к столь сложной теме, как война и к этическими вопросами, что с нею связаны. Думаю, на этом мы пока и остановимся. Но основное, что вы все должны себе уяснить: не уставайте думать. Задавать вопросы и искать на них ответы. В этом – цель человека – в мыслительной деятельности. Постоянной. Будь он философ или простой солдат. Тогда война не превратится в грабеж. А то, что не смог защитить ваш враг по праву сможет называться трофеем. Ведь что такое, в конечном итоге, война, как не средство привлечь новые ресурсы в виде рабов из варварских бескультурных народов? Ну ладно, вижу, я вас утомил. Давайте займемся чем-нибудь менее сложным. Например, поговорим о природе. Кто скажет мне, какие ягоды водятся в здешних лесах?
- Брусника!- громко выкрикнул Неарх и все снова рассмеялись.

Глава 6. Переполох.

Они едут! Едут! – Неарх сразбегу чуть не сшиб Александра и Гефестиона, спешивших к дальним воротам школы, откуда уже показался эскорт царя Филиппа. Птолемей успел поймать мальчишку, благодаря чему Неарх не шлепнулся в грязь в своем парадном наряде, а смог вместе со всеми отправиться навстречу гостям.

У самых ворот, пропустив царя, Александр подскочил к статному всаднику с чуть резковатым мужественным лицом, и тот, подхватив его, усадил перед собой на своего вороного. Чёрный Клит. Гефестион уже знал его. Где-то рядом, возможно, и Аристомах? Он не ошибся. Молодой лохарг был возле старшего командира. С отчего-то замирающим сердцем, Гефестион шагнул ему навстречу и уже в следующее мгновение, так же, как и царевич, сидел перед красавцем-командиром на его тонконогом гнедом коне.
Остальным мальчишкам оставалось лишь с завистью наблюдать за ними. «Так же, как дома когда-то»,- подумалось Гефестиону.

Царь Филипп приехал, чтобы лично убедиться в том, что в школе всё в надлежащем порядке, и все учителя и слуги высыпали на двор, польщенные и взволнованные визитом.
Гефестион, переговариваясь потихоньку с Аристомахом, узнал, что отец всё ещё не может приехать. Но что, кажется, сам Гефестион сможет навестить родных, потому что у них должен быть праздничный перерыв в занятиях.

Филипп, наконец-то, вспомнил, что школе необходима постоянная охрана. Вот он и взял нас с Клитом, чтобы мы посмотрели и решили, как всё организовать. Скорее всего, я буду отвечать за это. Так что мы сможем видеться чаще, - Аристомах обнял мальчика за талию и едва заметно прижал к себе. У Гефестиона замерло где-то внутри от такого внезапного проявления нежных чувств. И он был даже рад, что они, наконец, остановились посреди школьного двора, и Аристомах ссадил его вниз.
Александр, сведя брови, все еще о чём-то беседовал с Клитом. Белоснежная улыбка черноволосого командира, прямо возле лица Александра, отчего-то не очень понравилась Гефестиону. Клит похож на сытого волка. Интересно, о чём они говорят? Скорее всего, Александр просит своего любимца о чём-то, не решаясь лично обратиться к отцу.

От приезда гостей в Миезе воцарилась шумная неразбериха. О занятиях сегодня не было и речи. Всех ждал вкусный обед, а потом мальчишки побежали смотреть, как расселяют новую охрану.
Гефестион, привычно не спускавший глаз с Александра, боялся упустить и Аристомаха, чувствуя, что не обо всем успели ещё поговорить, но и понимая, что молодому командиру сегодня совсем не до него. Видел он пару раз и как Филипп,ласково похлопав Аристомаха по плечу, что-то говорит ему, а тот немного вызывающе смотрит царю в лицо, отвечает, никогда не улыбаясь, какой бы широкой ни была улыбка Филиппа.
Неужели правда, то, что говорил о них Александр? Всё-таки это с трудом укладывалось у мальчика в голове. «Царь дарит такие пряжки своим любовникам».
«Нет, не может быть!» - Гефестион даже мотнул головой со злости и хотел рвануть подальше, чтобы не видеть этих двоих.

Эй,эй! Ты чего бодаешься? – Черный Клит поймал Гефестиона в объятья.
От него пахло кожной амуницией, лошадиным потом и ещё чем-то едва уловимым, так же, как и от Аристомаха. Вот только ростом он был повыше, и хватка цепких пальцев была гораздо жестче, чем у младшего командира.
Александр был рядом с ним.

Александр хочет, чтобы я упросил царя разрешить ему жить без его надсмотрщика. Но так как Филипп, я думаю, не согласится, чтобы царевич перешел в общие с вами покои, ему потребуется кто-то, с кем бы он стал делить комнату. Александр желал бы, чтобы это был ты. Как ты на это смотришь?

Гефестион потер то место на плече, которое вот только что сжимали сильные пальцы Клита, и поежился под взглядом его пронзительных темных глаз.
И только потом до него дошел смысл сказанного. Александр выбрал его! О, боги! Неужели это не снится?
- Ну же? Ты согласен? – усмехнулся Клит.
- Конечно, - отозвался Гефестион, широко улыбаясь набычившемуся отчего-то Александру.

Только потом, уже поздно вечером, лежа в новой постели и прислушиваясь к ровному дыханию очень быстро заснувшего Александра, Гефестион понял, что для царевича этот день был не праздником, как для остальных, а очередным испытанием. Как бывало всегда, когда рядом находился Филипп.

Отчего так происходит? Почему все, кого любит царь, кроме, может быть, Черного Клита, испытывают какое-то неудобство, находясь возле него? Оттого ли, что у него такое высокое положение? И будет ли так когда-нибудь с ним и Александром? Ведь настанет время, и царевич, наверное, станет царем. Вот бороду такую он уж точно носить не будет. А в остальном…. Александр всё-таки сын своего отца. И в них гораздо больше сходства, чем может показаться на первый взгляд. Есть в них обоих что-то неуловимое … какое-то одинаковое свечение что ли.
Гефестион засыпал. И мысли его путались. В каких-то обрывках впечатлений-воспоминаний о сегодняшнем дне- он видел красивые мужественные руки Аристомаха, передающие украдкой Александру какой-то пакет. Гефестион заметил, как заблестели глаза Александра в тот момент, и как поспешил он спрятать посылку от глаз Филиппа. Потом, уже вечером, в их – теперь уже их с Гефестионом! – общей комнате, Александр, поразмыслив, достал-таки послание и решительно развернув его, стал читать. Проклиная свое любопытство Гефестион не выдержал и поинтересовался:
- Что это?
- Письмо. От матери,- Александр сдвинул брови и испытующе глянул на Гефестиона, словно вновь сомневаясь, тому ли человеку доверился.
- Не бойся, я никому не скажу,- пообещал Гефестион. И он знал, что отныне и навсегда будет держать каждое слово, данное Александру.

Глава 7. Добродетели и пороки.

О том, что что-то произошло, Гефестион снова узнал от пронырливого Неарха. Тот, плюхнувшись на жесткую кровать Гефестиона, с любопытством оглядывал их с Александром комнату, куда до сих пор вход был для всех закрыт.
На лице Неарха читалось разочарование: он не заметил тут никаких «особенных» игрушек и роскоши, которую, видимо, ожидал увидеть. Напротив: кровати были по-военному узки, стены голыми, занавеска на небольшом окне даже без всякой вышивки, и очень скудная обстановка. Гефестиону, впервые очутившемуся здесь, это тоже вызвало недоумение: у философа комната была обставлена куда роскошнее, чем у царского сына. Однако постепенно непритязательность Александра становилась всё более очевидной. Он почувствовал себя неловко, когда выяснилось, что и гребень, и пояса, подаренные матушкой, у него гораздо дороже, чем у его высокородного напарника.

Если хочешь, бери моё, - предложил Гефестион в первый же день, раскладывая свои пожитки.
Александр ничего не ответил, увлеченный чтением письма Олимпиады, словно и не расслышал его слов. Но на утро Гефестион увидел, что - то ли по рассеянности, то ли нарочно - Александр взял его гребень. И Гефестиону весьма это польстило. Он бы и одеждой и обувью поделился, будь у него самого что-то лишнее.

Старших застукали на ночных посиделках. Говорят, там были деревенские девки и все были пьяные, - Неарх с аппетитом хрустнул большим красным яблоком, приготовленным для Александра. Гефестион не успел его остановить, и лишь запоздало махнул рукой, усаживаясь рядом и ожидая продолжения.
Ни для кого это был не секрет, что взрослые ребята – Кратер, Птолемей, Пердикка и ещё несколько - взяли моду по ночам куда-то исчезать. Возвращались уже засветло. И порой так шумели, что будили не только мальчишек в спальне, но и глуховатого ночного воспитателя. Гефестион подозревал, что вылазки их были отнюдь не невинны. Но они всё же были почти взрослыми. Наверное, им уже было сложно обходиться без этого? Не то, чтобы он им завидовал. Хотя, быть может и так.
Но пару раз уже чуть было не разразился скандал, когда Аристотель отказался допустить их к занятиям за их «непотребный вид». Действительно, каково было ему, столь щепетильно относившемуся к внешнему виду своих учеников, видеть их мятые грязные туники, спутанные волосы и заспанные лица с красными, как у зайцев глазами? Не говоря уж о винном запахе, которого не переносил чувствительный нос философа, страдавшего приступами мигрени.

Охранники не выпускают их из своей сторожки, куда их отвели. И поговаривают, что обо всем теперь расскажут царю. Как думаешь, что с ними будет? – Неарх уставился на него своими огромными глазами.
- Откуда я знаю, - пожал плечами Гефестион и сразу подумал об Аристомахе. Доложить царю о происшествии должен будет он, как начальник охраны.

Разговаривая с ним в прошлый раз, Гефестион удивился тому, каким расстроенным выглядел молодой лохарг. Вроде бы и радовался встрече с Гефестионом, но, кажется, что-то тяжелым камнем лежало у него на душе.
Как будто наказан он был тем, что приходится охранять Миезу. А может, так и было? И что-то не заладилось у него с царем? Гефестион, конечно, не стал задавать ему этих вопросов.

Чувствовал сердцем его плохое настроение, а помочь ничем не мог. Так и поговорили тогда ни о чем. Аристомах только оживился, когда Гефестион сообщил ему, что Александр выбрал его, и что теперь он делит с ним кров.

Александр сам позвал тебя? – серые глаза лохарга – светлые на фоне загорелого лица - в обрамлении густых черных ресниц, заставили Гефестиона потерять на миг нить разговора.
- Что? А…да, он сам, - он вдруг смутился и покраснел, почувствовав, как теплая волна прошлась внутри живота от этого взгляда. А Аристомах подозрительно сдвинул брови, затем улыбнулся:
- Это хорошо. Отец будет тобой очень доволен.
Гефестион только пожал плечами. Родной дом, мальчишки, все прошлые заботы казались чем-то таким далеким и несущественным. И как он только мог так переживать, что уезжает?

Александр, как всегда, занятый своими мыслями, ибо теперь он читал Ксенофонта и бредил новым героем – Киром Великим – рассыпал по кровати свитки и, не обращая внимания на огрызок на тарелке, лишь мельком глянул на Неарха. Тот торопливо вскочил и выскользнул вон из комнаты.
- Ты слышал? – решился спросить Гефестион.
- Что?- Александр оторвался от чтения только глазами, мысли его были ещё где-то далеко.
- Птолемея, Кратера и Пердикку поймала охрана этой ночью. Говорят, что обо всех их проделках станет известно во дворце.
Александр наморщил лоб. Упоминание о вмешательстве отца всегда настораживало его.
- А что они натворили на этот раз?
- Я не знаю, кажется, ничего нового, но ведь их уже предупреждали.
- Что ж, поделом, коли так, - Александр вновь погрузился в чтение.
- Ты останешься?
Вопрос повис в воздухе. А Гефестион, конечно же, не мог усидеть на месте.

К его удивлению, на пороге он столкнулся с озабоченным Птолемеем.
- Я как раз шел к тебе, - Птолемей неуклюже дернул плечом и глянул на Гефестиона немного исподлобья.
- Вот он я, - отозвался Гефестион. – Что надо?
- Вам уже сказали, что произошло?
- Да, Александр все знает.
- И что он?
- Ничего, - Гефестион пожал плечами: - А чего ты ждешь от него? Мы, между прочим, думали, что и ты с ними.
- Нет, у меня вчера разболелся зуб. Видно, богам было угодно оградить меня от неприятностей таким странным образом, - усмехнулся Птолемей. – Но я не о том. Я шел к тебе, - повторил он. - Ты понимаешь, что Кратеру и Пердикке грозит сильная взбучка? Если же дойдет до царя…, - он сокрушенно вздохнул и покачал головой.
- Что же я могу поделать? – удивился Гефестион.
- Мы подумали, что ты бы мог попросить своего родственника, чтобы не ездили в Пеллу. Пусть накажут тут, но только не сообщают царю.
- Какого ещё родственника?- не понял Гефестион.
- Ну как же? Поговаривают, что лохарг родня тебе, - Птолемей неловко переминался с ноги на ногу.
- Вовсе он мне не родственник, - вспыхнул Гефестион. – Он мой земляк и только.
- Ну, неважно, - Птолемей почесал затылок: - Поговори с ним? Можешь?
- Могу, - Гефестион кивнул, не совсем уверенный в том, что понимает, о чем именно говорить с Аристомахом.

У меня относительно этого есть чёткий приказ, - Аристомах, скрестил на груди руки, встал и отвернулся к окну: - Боюсь, я ничего не могу тут поделать.
Гефестион, пожалуй, впервые почувствовал такое его отчуждение. И не знал, как вести себя дальше. Он уже пожалел, что поддался на уговоры Птолемея и пришёл сюда. Аристомах всё последнее время был непохож сам на себя.
Гефестион замялся, гадая, должен ли теперь уйти, или всё же Аристомах передумает, или хотя бы скажет что-то ободряющее? Но когда тот так и не обернулся, он тихонько выскользнул в дверь.
«Нет», - покачал Гефестион головой, заметив ожидавшего его Птолемея и остальных ребят. Те расстроено побрели восвояси.

На следующий день Кратера и Пердикку увезли в Пеллу, и в Миезу они уже не вернулись. Ученики какое-то время ходили притихшие. И только Александра, как и Аристотеля, кажется, меньше всех тронула эта история. Но это было обманчивое впечатление. Гефестион начинал понимать, что Александр не очень-то легко раскрывает душу. А учитель немедленно извлекает из всего новый урок.

Душа человека, - говорил философ, - подобна вот этой трости.
Он положил свою знаменитую тросточку горизонтально на ладонь, уравновесив оба её конца.
- С одной стороны – дурные задатки, чувственные влечения и страсти, что суть свойства неразумной части души. С другой, - Аристотель коснулся тяжелого набалдашника на более коротком конце палки, - добродетели, суть показатель господства разума над темной половиной. Задача человека состоит в том, чтобы найти собственную золотую середину и удержать это равновесие как можно дольше. Не дав излишне развиться порокам, ибо тогда, - он слегка подтолкнул трость, увеличив «дурной конец» и роняя палку, - вы видите, что происходит?
Аристотель поднял тросточку и глянул на молчаливых учеников.
- Но учитель, - раздался звонкий голос Александра:- получается, что и чрезмерная добродетель также вредна? Ведь трость упадет, если сдвинуть и в другую сторону?
- Именно так, - улыбнулся философ. – Хоть этот отрезок и мал, в сравнении с неразумной частью, но он неразрывно связан с ним и без него не существует. Совершенствование человека должно состоять не в отказе от вожделений и страстей, но в обретении власти над ними. А каким путем мы достигаем этого? Посредством познавательной деятельности, то есть…

Гефестион дальше не слушал. Интересно, какова в таком раскладе «тросточка» Аристомаха? Насколько велики его добродетели? И вообще, что происходит? Он что-то давно не видел лохарга. Чуть ли не с тех самых пор, как говорил с ним по просьбе Птолемея. И это волновало его теперь больше, чем все научные рассуждения учителя.

Вот что пишут по этому поводу в Wikipedia:
Гефестион (военачальник)
Гефестион, 356 - 324 гг. до н. э.) - ближайший друг Александра Македонского и один из его полководцев.
Гефестион, сын Аминтора из Пеллы, был примерно одного возраста с Александром и рос вместе с ним (Курций, 3.12). Нет свидетельств о их совместном обучении у Аристотеля в Миезе, хотя Диоген Лаэртский упоминает о переписке между философом и Гефестионом.
О взаимоотношениях Гефестиона и Александра лучше всего передал Плутарх (Александр, 47):
Александр часто говорил, что Гефестион - друг Александра, а Кратер - друг царя. Из-за этого Гефестион и Кратер питали скрытую вражду друг к другу и нередко ссорились. Однажды в Индии ссора их дошла до того, что они обнажили мечи. К тому и к другому бросились на помощь друзья, но Александр, пришпорив коня, подъехал к ним и при всех обругал Гефестиона, назвал его глупцом и безумцем, не желающим понять, что он был бы ничем, если бы кто-нибудь отнял у него Александра.
В популярной литературе часто называют Гефестиона любовником Александра, хотя исторические свидетельства о такого рода взаимоотношениях между ними отсутствуют. Поспешные выводы делаются на основании очень доверительных отношений царя со своим другом, а также свидетельствах о бисексуальности Александра, вполне обыденной для македонских царей и античных греков классической эпохи.
Гефестион сопровождал Александра на протяжение всего похода в Азию, будучи в составе Отряда друзей. После битвы при Иссе Александр в сопровождении Гефестиона отправился осматривать добычу, в том числе и личный караван царя Дария, где следовала его семья. Их встретили жена Дария Статира и его престарелая мать Сисигамбис. При виде победителей мать-царица пала ниц перед Гефестионом, который был выше ростом и, по представлениям персов, более походил на царственную особу. Александр успокоил её, добавив: Не волнуйся, мать, он - тоже Александр.
В решающей битве при Гавгамелах в 331 до н. э. Гефестион был ранен в руку. Если до этого времени он был просто личным другом царя, то теперь входит в число так называемых телохранителей, из числа которых царь назначал полководцев и сатрапов завоёванных провинций. Впрочем, царь редко поручал Гефестиону самостоятельное командование отрядами.
Перед походом в Индию и переходом через Гинду-Куш (в современном Афганистане) Александр произвёл Гефестиона в хилиархи (персидский ранг), поставив его тем самым вторым после себя человеком в государстве. Во время похода Гефестион находился в головном отряде армии, занимался сооружением мостов, а также вёл конницу гетайров в битве при Гидаспе. По мнению античных авторов и современных историков Гефестион был единственным доверенным лицом и ближайшим другом Александра. Именно Гефестион изображён на картине рядом с Александром во время женитьбы последнего на Роксане (Лукиан из Самосаты, 7).
Вернувшись после тяжёлого индийского похода в Сузы, одну из столиц Персидской империи, Александр женился на дочери Дария Статире, а её младшую сестру Дрипетиду отдал в жены Гефестиону. Таким образом хотел он породниться с Гефестионом.
Осенью 324 до н. э. армия Александра расположилась в Экбатанах на зимовку. Там, во время торжественных игр, после одного из пиршеств Гефестион заболел и спустя неделю скончался. Существует множество версий о причине его смерти, наиболее вероятной из которых кажется тиф (описанные синдромы болезни свидетельствуют в пользу этой версии). Также весьма распространено мнение о том, что Гефестион был отравлен, так как у него, как у наиболее приближенного к царю человека, было множество завистников и врагов.
Александр был потрясён его смертью. Обезумев от горя, отменил все празднования и велел казнить врача, лечившего Гефестиона. По словам Арриана (7.14): Некоторые добавляют, что он повесил врача Главкию будто бы за плохое лечение, по словам же других, за то, что он спокойно смотрел, как Гефестион напивается допьяна.
Было велено воздавать почести Гефестиону как великому герою. Тело его было перевезено в Вавилон и сожжено с очень затратными почестями.
Восемь месяцев спустя и сам Александр скончался от болезни.

Текст собран из кусков чужих источников, частично отредактирован и дополнен.

Вновь обращаюсь я мыслью своею к той паре великой
Что вдохновляет меня, и по жизни мне путь указует.
О, Александр и Гефестион, ваши Священные Лики
Светят надеждою тем, кто Любови великой взыскует.
Вашу Любовь неземную живущие не позабыли,
Слава Великим Богам уж за то, что вас Миру явили!

Гефестион был лучшим другом детства Александра Великого. Когда мальчики достигли совершеннолетия, их дружба переросла в сильные чувства. Мать Александра делала всё, чтобы побороть эту сильнейшую привязанность. Она даже отправила своему сыну знаменитую куртизанку, чтобы вернуть его гетеросексуальность. А Александр отказался иметь с ней дело - куртизанка не могла сравниться с его возлюбленным Гефестионом.Если верить античным источникам, Александр в юности сочетал в себе скромность, чувствительность и необычайную целеустремленность. Со временем, став царем, Александр делался все более жестким и высокомерным человеком. Бесчисленные завоевания, выигранные битвы и дарованный ему Оракулом божественный статус, атмосфера заговоров и интриг... Со временем перестав доверять тем, кому верил всю жизнь, опасаясь бунта, яда, кинжала. Бешеный темперамент Александра приносил ему самому немало горя. И только безудержное стремление вперед, к горизонту, удерживало его от безумия.
Можно ли любить такого человека – без оглядки, без опасений? Посвятить ему всю свою жизнь, не требуя взамен ничего – только внимания, дружеского участия, редких минут нежности? История показала, что да. Рядом с великим завоевателем всегда был Гефестион, настолько с ним неразлучный, что историки прозвали его «тенью Александра». Гефестион, сын Аминтора – лучший друг и любовник на протяжении всей жизни. Фавориты и увлечения Александра часто менялись, и только Гефестион возвышался над всеми ними, только его место при Александре было неизменно.
Чем же смог завоевать Гефестион такую преданность Александра, любовь, которую царь не стеснялся открыто демонстрировать окружающим? Секрет прост, и одновременно неимоверно сложен: Гефестион стал для Александра практически всем. Первой юношеской любовью, которая осталась навсегда. Другом, которому можно было доверить самое сокровенное. Соратником, который всегда поддерживал любые, даже самые безумные его планы и начинания. Он был незаменим для царя – блестящий полководец, непревзойденный инженер, логист, дипломат и администратор, - и для Александра – верный друг, правая рука, единственный человек, который всегда выслушает и поймет, которому можно безгранично доверять. Поздние античные источники описывают Гефестиона как высокого человека редкой красоты.
Достоверно известно, что Александр, не имевший законных наследников (его сын от царицы Роксаны, Александр IV, родился уже после его смерти), принял все необходимые меры для того, чтобы в случае его гибели империю унаследовал Гефестион. Сначала он изобрел специально для любовника должность хилиарха, или Великого визиря, который должен был быть фактически заместителем царя. После возвращения из Индии Александр женился на дочери царя Дария Статире, а Гефестиону отдал в жены ее младшую сестру Дрипетиду. И, хотя многие приписывали этому решению сентиментальные мотивы – Александр якобы хотел, чтобы дети Гефестиона приходились ему племянниками – в нужный момент этот брак был призван узаконить положение Гефестиона в Персии и обеспечить ему – или, по крайней мере, его детям, - право на престол. Александр, будучи гением военной стратегии, страдал некоторой наивностью в политических вопросах, искренне полагая, что Гефестиона оставят в живых после его смерти и даже провозгласят его наследником. Случись царю уйти первым, его любимый пал бы первой жертвой в борьбе за престол империи.
По одной из самых правдоподобных теорий, смерть этих двух мужчин произошла из-за ревности. Роксана, отданная Александру для заключения мира между государствами, никогда не была любима мужем. На свадьбе, проведённой по традициям невесты, Гефестион был шафером. А Александр не сводил с него глаз.
По мнению Грэхема Филлипса, Роксана расправилась любовником супруга ядом, привезённым ею из Индии.
Через считанные минуты после последнего приёма пищи, когда царя не было рядом, Гефестиону стало очень плохо. Сразу же бросились за Александром, но тот, примчавшись во дворец, уже не застал друга в живых.
Роксана просчиталась, надеясь, что муж обратит внимание на её красоту, когда лишится своего мужчины - после смерти любимого, Александр изменился навсегда.
Горе царя не знало границ. Различные античные авторы по-разному описывают его скорбь, но глубина ее ужасает. Суммировав различные источники, вот как пишет об этом Морис Дрюон: «Горе Александра перешло все человеческие границы. На целых три дня он закрылся в комнате с мертвым, распростершись на полу рядом с ним, не принимая пищи, без сна, не переставая стенать, и когда пришлось вынести тело, которое начало разлагаться, вопли царя были так ужасны, как будто он лишился рассудка.
Ни один человек в мире не был оплакан своим другом, ни одна женщина своим возлюбленным, ни один брат своим братом так, как Гефестион Александром. Лик царя был нечист из-за отросшей бороды и слез, одежда разорвана, волосы он обрезал себе ножом; он сам вел под уздцы лошадей, везших останки Гефестиона; поскольку их гривы и хвосты были обрезаны согласно обычаю, он приказал остричь также всех лошадей и мулов армии; он запретил всякую музыку в городе, приказал снести зубцы стен, погасить огни в храмах, как это делают, когда скончается царь, и приговорил врача Главка к распятию. Две гробницы должны были быть воздвигнуты Гефестиону: одна в Вавилоне, чтобы принять его тело, другая в Александрии Египетской, чтобы стать убежищем для духа его двойника. Александр послал также гонца к оракулу Сивы, чтобы узнать, следовало ли воздавать Гефестиону божественные почести и должна ли память о нем стать предметом нового культа».
История с Оракулом сама по себе заслуживает отдельного упоминания. По слухам, Александр, сам провозглашенный богом, так боялся оказаться разлученным в смерти с Гефестионом, что он добился, чтобы Гефестиона тоже признали божеством – вернее, божественным героем. Этим титулом до него были, к примеру, наделены Геракл и Ахиллес. В честь Гефестиона были выстроены храмы, те, кто почитал его культ, находились в особой милости у Александра, даже если прежде он этих людей недолюбливал.
Казалось, обеспечив себе воссоединение с возлюбленным в мире ином, Александр немного успокоился. После грандиозного погребального костра в Вавилоне он вернулся к своим прежним планам завоевательного похода в Аравию.
Однако небеса небесами, а разлуку на земле тоже еще нужно было пережить. Горе Александр предпочитал топить в вине. У него все чаще начали случаться тяжелые запои, пока, наконец, на одном из пиров царь не почувствовал себя плохо. Проболев еще около десяти дней, Александр умер. Все это время он упорно гнал от себя врачей, и многие исследователи предполагают, что Александр намеренно выбрал смерть, чтобы прекратить свои душевные страдания.Гефестион был единственный, кто любил не царя, а Александра. После смерти возлюбленного прежний мир рухнул, а собирать из его осколков новый у великого полководца не было ни сил, ни желания. Это - печальная история великой любви, которая которая достойна быть узнанной.

ближайший друг Александра Македонского и один из его полководцев

Гефестион, сын Аминты из Пеллы, был примерно одного возраста с Александром и рос вместе с ним. Нет свидетельств об их совместном обучении у Аристотеля в Миезе, хотя Диоген Лаэртский упоминает о переписке между философом и Гефестионом.

О взаимоотношениях Гефестиона и Александра лучше всего передал Плутарх :

Гефестиона также иногда называют любовником Александра. Отчётливые свидетельства современников по этому поводу отсутствуют, хотя свидетельства о бисексуальности Александра, вполне обыденной для македонских царей и античных греков классической эпохи, имеются. У Арриана в «Походе Александра» (начало II века) сообщается о том, что, отправляясь в поход, Александр посетил Трою и «возложил венки на могилу Ахилла, а Гефестион, говорят, возложил венки на могилу Патрокла»; Клавдий Элиан в «Пёстрых рассказах» (III век) поясняет: «Когда Александр украсил венком могилу Ахилла, Гефестион также украсил Патроклову могилу, желая дать понять, что любим Александром, подобно тому, как Патрокл был любим Ахиллом»; указания на любовный характер связи между Александром и Гефестионом содержатся также в 24-м письме Псевдо-Диогена (обвинявшего Александра в том, что им «… управляли бёдра Гефестиона»), «Беседах» Эпиктета и т. д.. Помпей Трог в эпитоме Юстина пишет про Гефестиона, что «сначала он был дорог царю юношеской своей красотой, а потом своими заслугами».

Вернувшись после тяжёлого индийского похода в Сузы, одну из столиц Персидской империи, Александр женился на дочери Дария Статире , а её младшую сестру Дрипетиду отдал в жены Гефестиону. Таким образом он решил скрепить дружбу с Гефестионом родственными связями.

Осенью 324 до н. э. армия Александра расположилась в Экбатанах на зимовку. Там, во время торжественных игр, после одного из пиршеств Гефестион заболел и спустя неделю скончался. Существуют разные версии о причине его смерти, наиболее вероятной кажется тиф (об этом свидетельствуют описанные симптомы болезни). Также распространено мнение об отравлении Гефестиона, так как у него, как у наиболее приближенного к царю человека, было множество завистников и врагов.

Александр был потрясён его смертью. Обезумев от горя, отменил все празднования и велел казнить врача, лечившего Гефестиона. По словам Арриана: «Некоторые добавляют, что он повесил врача Главкию будто бы за плохое лечение, по словам же других, за то, что он спокойно смотрел, как Гефестион напивается допьяна». Было велено воздавать почести Гефестиону как великому герою. Тело его было перевезено в Вавилон и сожжено с очень затратными почестями.