История создания произведений борисоглебского цикла. Рецензия на книгу Н

Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 16 (307).

Филология. Искусствоведение. Вып. 78. С. 110-114.

РОЛЬ МОТИВОВ «ПОВЕСТЕЙ О КНЯЖЕСКИХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ»

В КОМПОЗИЦИИ «ЧТЕНИЯ О БОРИСЕ И ГЛЕБЕ»:

К ПРОБЛЕМЕ МЕЖЖАНРОВЫХ ВЗАИМОСВЯЗЕЙ

Проводится жанрово-композиционный анализ «Чтения о Борисе и Глебе», которое рассматривается учеными как характерный образец агиографического жанра. Исследование показало, что в тексте «Чтения» можно выделить ряд мотивов, присущих жанру летописной исторической повести. Также в статье дается определение термина «повести о княжеских преступлениях» и перечисляются мотивы, характерные для этого типа повестей.

Ключевые слова: древнерусская литература, летописание, агиография, историческая по-

весть, «повести о княжеских преступлениях», жанрово-композиционный анализ.

«Чтение о житии и погублении блаженую страстотерпца Бориса и Глеба» (далее - «Чтение») входит в цикл литературных памятников, посвященных описанию гибели братьев Бориса и Глеба, наряду с летописной повестью «Об убиении Борисове» 1015 г. и «Сказанием и страстью и похвалой святую мученику Бориса и Глеба» (далее - «Сказание»). Эта гибель была истолкована русской церковью как мученическая смерть, а Борис с Глебом были первыми официально канонизированными русскими святыми. Культ их имел важное политическое значение для своего времени .

Термин «повести о княжеских преступлениях» был введен Д. С. Лихачевым для характеристики особой разновидности исторической повести в составе русского летописания XI-XIII вв. . В настоящее время употребление этого термина вызывает дискуссии, так как содержательное наполнение его до сих пор четко не определено. А. М. Ранчин считает данный термин вообще неудачным: «.. .Термин “повести о княжеских преступлениях” представляется неудачным даже в качестве метафоры: среди текстов, по отношению к которым употребляется это выражение, есть и такие, в которых нет и речи о преступлениях князя, но описываются преступления против князя.» . Мы в своей работе будем придерживаться концепции Д. С. Лихачева. Однако при этом считаем возможным более широкое понимание термина.

Жанрово-композиционный анализ произведений, традиционно относимых к данному жанровому типу, позволяет сделать вывод о том, что «повести о княжеских преступлениях» - это летописные исторические повести,

жанр, композиция, жанрообразующий мотив,

главными мотивами сюжета которых являются преступления, совершаемые против русских князей, а также русскими князьями друг против друга и против Русской земли в ходе междоусобных войн Х!-ХШ вв. Основная идея «повестей о княжеских преступлениях» оказывается созвучной общей моралистической идее летописи - идее нравственного Суда, ответственности русских князей за судьбы своей земли перед Богом .

Рассуждая о церковно-догматических основаниях канонизации Бориса и Глеба, известный религиозный философ Г. П. Федотов пишет: «Князья Борис и Глеб были первыми святыми, канонизированными Русской Церковью. Святые Борис и Глеб создали на Руси особый, не вполне литургически выявленный чин “страстотерпцев” - самый парадоксальный чин русских святых.» .

Проблема соотношения памятников Бори-со-Глебского цикла издавна обращала на себя внимание исследователей. Так, А. А. Шахматов, Л. Мюллер, датируют «Чтение» 80-ми гг.

XI в. и считают, что его автор имел целью создать текст, который отвечал бы требованиям собственно агиографического жанра. Нестор, автор «Чтения», располагал тем же кругом источников, что и автор «Сказания» . С. А. Бугославский, которому принадлежит наиболее обстоятельное исследование памятников Борисо-Глебского цикла, первоначальным письменным текстом о Борисе и Глебе считает «Летописную повесть», но в более

древнем виде, чем в дошедших до нас списках летописей. «Чтение», считает Бугославский, было написано в период между 1108-1115 гг., и Нестор пользовался текстом «Сказания» .

К изучению произведений Борисо-Глебско-го цикла обращался в своих работах И. П. Еремин . Сопоставление «Сказания» и «Чтения» позволило ему выявить отличие этих текстов. Так, «Сказание о Борисе и Глебе», по его мнению, чрезмерно документализирова-но, перегружено фактами, «историчностью», а образы, созданные в произведении, чересчур материальны, недостаточно одухотворены . «Чтение», напротив, удовлетворяет «самым строгим требованиям классического жития» . И. П. Еремин, анализируя структуру «Чтения», выделил вступление и рассказ о посмертных чудесах, которые соответствуют агиографическому канону. Им постулируется обобщенность созданных Нестором образов Бориса и Глеба как соответствие «Чтения» агиографическому канону .

К вопросу о соотношении текстов БорисоГлебского цикла обращается в своих работах А. М. Ранчин . Он приходит к выводу о существовании двух несохранившихся произведений о Борисе и Глебе: Древнейший летописный свод (на него указывает и А. А. Шахматов) и Житие - неизвестный нам текст (гипотезу о существовании которого выдвигает А. М. Ранчин). А. М. Ранчин отмечает важность произведений о Борисе и Глебе для древнерусской литературы как истоков текстов агиографического характера, посвященных князьям-стра-стотерпцам .

К вопросу о датировке «Чтения» и «Сказания» о Борисе и Глебе обращается А. Н. Ужан-ков. Он указывает на непосредственную связь даты написания житий святых со временем их канонизации. Исследователь приходит к выводу, что «Чтение» было написано Нестором между 1086-1088 гг. к официальной канонизации святых, пришедшейся на время княжения в Киеве Всеволода Ярославича (1078-1093 гг.) .

Целью данной статьи является исследование жанрово-композиционного своеобразия «Чтения» в связи с отражением в его тексте характерных мотивов жанра «повестей о княжеских преступлениях». Репрезентативность цели основывается на тесной взаимосвязи «Чтения» с неоднородным в жанровом отношении анонимным «Сказанием о Борисе и

Глебе» и летописной повестью «Об убиении Борисове», которую, в свою очередь, традиционно относят к жанру «повестей о княжеских преступлениях» .

Обратимся, в первую очередь, к композиции произведения. В тексте «Чтения» можно выделить четыре части: вступление, основную часть, заключение и рассказ о посмертных чудесах. Вступление построено по традиционной житийной схеме . Важным элементом вступления является история крещения Русской земли и современные автору события. Активно используя цитаты из Писания, параллели с героями библейской истории, отсылки к притче о виноградаре , Нестор создает образы Бориса и Глеба в традициях агиографии. Житийной традиции соответствуют и созданные образы, и посмертные чудеса святых.

В основной части произведения можно выделить мотивы, характерные для жанров мирской литературы, в частности, для «повестей о княжеских преступлениях».

Анализ произведений, традиционно относимых исследователями к жанру «повестей о княжеских преступлениях» (летописных повести «Об убиении Борисове» 1015 г., повести об ослеплении Василька Теребовльского 1097 г., повести об убиении Игоря Ольговича 1147 г., повести о клятвопреступлении Владимирки Галицкого 1152 г., повести «Об убиении Андрея Боголюбского» 1175 г. ), привел к выводу о возможности выделить в этом жанре ряд жанрообразующих мотивов . К ним относятся мотив заговора, мотив страха убийц перед преступлением, мотив предупреждения князя об опасности, убийство князя, убийство княжеского любимца, обращение с телом убитого князя, мотив сопротивления князя убийцам. Эти мотивы нашли отражение в «Чтении».

Мотив заговора, который характеризуется соединением элементов исторической повести и агиографии. Преступление совершалось против князя с целью захвата его власти в междоусобной войне Х!-ХШ вв. Но в то же время во всех произведениях данного жанрового типа всегда присутствует упоминание дьявола, по наущению которого и происходит заговор. Например, в «Повести об ослеплении Василька теребовльского»: «...Иприде Святополкъ сДавыдомь Кы-еву, и ради быша людье вси: но токмо дьяволъ печаленъ бяше о любви сей. И влезе сотона в сердце некоторым мужем...» .

В «Чтении» трактовка мотива заговора также носит ярко выраженный агиографический характер: «...Бе бо блаженный (Борис) кро-токъ и смиренъ. Таче же того не терпя врагъ (дьявол). но яко же преже рекохъ. вниде въ сердце брату его. иже бе старей. имя ему Святополкъ. Нача мыслити на праведнаго. Хо-тяше бо оканныи всю страну погубити и вла-дети единъ... » . Как видим, мысль об убийстве брата возникает у Святополка не только по наущению дьявола, который хочет погубить благоверного князя Бориса, но и из вполне мирского желания одному владеть всей Русской землей, то есть агиографический аспект соединяется с историческим. После того, как Святополк узнает об убийстве Бориса, он также хладнокровно посылает убийц к Глебу .

Мотив страха убийц перед преступлением. В «Чтении» убийцы, находясь рядом с шатром князя Бориса, не нападают, пока тот не произносит до конца молитвы: «...Нечестивии же. яко шедшее. не дерзнуша напасти на праведнаго. Не попусти имъ Богъ дондеже конца заутренею...» . В то же время такое поведение убийц, как и убийство князя в несколько этапов, может объясняться тем, что описание преступления носит во многом условный («этикетный») характер .

Мотив предупреждения князя об опасности. Князья знают о готовящемся против них заговоре, но либо не верят, либо не противятся смерти. Этот мотив повторяется в тексте «Чтения» несколько раз. Первый раз Борис получает предупреждение вскоре после того, как узнает о смерти отца: «.Исе неции. пришедъше къ блаженному. възвестиша. яко братъ твои хощеть тя погубити... » . Затем Бориса предупреждают еще раз об опасности, но уже после того, как он отпустил свою дружину .

Убийство князя. Обычно оно происходит в несколько этапов: сначала убийцы ранят князя, при этом думают, что завершили свое преступление, а тот успевает произнести молитву; затем убийцы понимают, что не до конца сделали свое дело и добивают князя. Также происходит и в «Чтении»: «.И они же акы зверие диви нападоша на нь. И внизоша во нь сулици свои... Имьневъ же блаженнаго мертва суща изидоша вонъ. Блаженныи же воскочи. въ оторопе бывъ. изиде изъ шатра. и въздевъ на небо руце. моляшеся... Се же ему рекшю. единъ отъ губитель притекъ оудари въ сердце

его. Итако блаженыи Борисъ предасть душю в руце Божии. Месяца июля въ 24 день...» .

Подробно в «Чтении» описывается и гибель Глеба . Характерно, что посланные Святополком убийцы не сами совершают убийство, а приказывают повару Глеба зарезать своего господина. Такая форма убийства для древнерусского автора, видимо, была особенно символична, ведь неслучайно этот повар сравнивается с Иудой, а Глеб с агнцем непорочным: «...Оканьныи же поваръ не по-ревноваше оному. иже бе палъ на святомъ Борисе. но оуподобися Июде. предателю...» .

Мотив убийства княжеского любимца (слуга, пытаясь защитить своего князя, сам гибнет от рук убийц). Этот мотив в «Чтении» представлен в несколько иной вариации, нежели в летописной «Повести об убиении Борисове» 1015 г. и в анонимном «Сказании о Борисе и Глебе». В «Чтении» говорится об убийстве слуги, но не уточняется, как в других текстах, его имя, не рассказывается о том, что он был княжеским любимцем и том, как с него сняли золотую цепь. «Чтение»: «.И се единъ отъ престоящихъ ему слугъ паде на немъ. Они же и того пронизоша...» . Ср. «Сказание»: «...Бяше же сь родъмь угринъ, имьньмь же Георгии. И бьаше възложилъ на нь гривьну злату, и бь любимъ Борисъмь паче мьры. И ту же и проньзоша... » .

Обращение с телом убитого князя (обычно с телом убитого князя обращаются непочтительно, и только по прошествии некоторого времени князя хоронят с почестями). Тело убитого Глеба бросили в пустынном месте под колоду, оно пролежало там до тех пор, пока князь Ярослав не приказал отыскать его: «...Окань-нии же ти изнесоше тело святого. повергоша в пустыни подъ кладою...» . Убитого Бориса положили в церкви св. Василия в Вышгороде.

Мотив сопротивления князя убийцам, характерный для многих исторических летописных повестей о княжеских преступлениях, отсутствует во всех произведениях БорисоГлебского цикла, так как он противоречит жанровой традиции мартирия, которой в данном случае следует автор. Такое поведение князей должно было усилить их ореол мученичества, ведь они добровольно идут на смерть, полностью полагаясь на волю Бога, тем самым не нарушая ни христианских, ни мирских законов.

Этот ореол мученичества усиливает и тот факт, что у князей-братьев была возможность изменить ход событий, то есть они испытывают искушение сохранить свою жизнь, но побеждают его в себе. Так, воины Бориса говорят ему о своей верности и предлагают ввести его в город; но Борис отвергает такую возможность и отпускает воинов, заботясь об их душах: «...Ни братье моя. ни отчи. Не тако прогневаите господа моего брата. еда како на вы крамолу въздвигнеть. Но оуне есть мне одиному оум-рети. нежели толику душь... » .

Анализируя трактовку авторами БорисоГлебского цикла мотива «непротивления» князей-страстотерпцев, нельзя забывать о том, что «Чтение», анонимное «Сказание» и летописная «Повесть» были первыми памятниками древнерусской литературы, в которых политическое убийство получило такой широкий резонанс и осмыслялось не только как нравственное преступление против человека, но и как преступление против Русской земли. Процитируем Г. П. Федотова: «Легко и соблазнительно увлечься ближайшей морально-политической идеей, которую внушают нам все источники: идеей послушания старшему брату... Мы не знаем, насколько начало старшинства было действенно в княжеской и варяжской дружинной среде в начале XI в. Князь Владимир нарушил его. Св. Борис первый сформулировал его на страницах нашей летописи. Быть может, он не столько вдохновляется традицией, сколько зачинает ее, перенося личные родственные чувства в сферу политических отношений. Совершенно ясно, что добровольная смерть двух сыновей Владимира не могла быть их политическим долгом» .

Исследование позволяет говорить о взаимосвязях летописной Повести 1015 г., анонимного «Сказания» и «Чтения», но определить характер этих взаимосвязей трудно, и подтверждением тому является большое количество высказанных учеными гипотез. Тем не менее, исследование показывает, что в «Чтении» можно выделить ряд мотивов, характерных не для агиографии, а для жанра «повестей о княжеских преступлениях»: мотив заговора, мотив предупреждения князя об опасности, мотив убийства князя, мотив убийства княжеского любимца, мотив обращения с телом князя. Конечно, в «Чтении», в отличие от летописной Повести, исходя из задачи, стоящей перед его автором, эти мотивы «сглаживаются», приобретают агиографическую трактовку.

Объяснить это можно тем, что произведения, посвященные описанию гибели святых братьев, были первыми произведениями, в которых, как отметил Г. П. Федотов, «традиции зачинались». Мы можем говорить именно о традиции, которая реализовывалась в композиции, наборе мотивов, речевых штампов, агиографической стилистике других «повестей о княжеских преступлениях». Так, и в повести об убийстве Игоря Ольговича 1147 г., и в повести «Об убийстве Андрея Боголюбского» 1175 г. будут возникать детали, связанные именно с произведениями Борисо-Глебского цикла. Примером может служить «меч святого Бориса», который заговорщики крадут из спальни Андрея Боголюбского. А в «Чтении» формировалась другая традиция - традиция княжеского жития. Сосуществование жанров друг с другом было одной из основных особенностей жанровой системы древнерусской литературы. Жанры древнерусской литературы находились в отношениях тесной взаимосвязи и иерархической взаимозависимости, что позволяет говорить именно о системе жанров, элементы которой взаимообусловлены друг другом .

Список литературы

1. Данилевский, И. Н. Повесть временных лет: герменевтические основы изучения летописных текстов. М., 2004. 383 с.

2. Еремин, И. П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. 2-е изд., доп. Л., 1987. 327 с.

3. Еремин, И. П. Литература Древней Руси. Этюды и характеристики. М.; Л., 1966. 364 с.

4. Лихачев, Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. ; Л., 1947. 479 с.

5. Минеева, С. В. История древнерусской литературы: учеб. пособие. Курган, 2002. 115 с.

6. Минеева, С. В. Проблемы комплексного анализа древнерусского агиографического текста. Курган, 1999. 356 с.

7. Повесть временных лет. Сказание о Борисе и Глебе // Памятники литературы Древней Руси: начало русской литературы. XI - начало

XII в. М., 1978. С. 248-254; 278-303.

8. Ранчин, А. М. Вертоград Златословный: древнерусская книжность в интерпретациях, разборах и комментариях. М., 2007. 576 с.

9. Ранчин, А. М. Статьи о древнерусской литературе: сб. ст. М., 1999. 195 с.

10.Сказание о Борисе и Глебе // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. I (XI - пер. пол. XIV в.) / отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1987. С. 398-408.

11.Сочнева, Н. А. Жанрообразующие мотивы «повестей о княжеских преступлениях» в составе древнерусской летописи // Сборник научных трудов аспирантов и соискателей Курганского государственного университета. Вып. XII. Курган, 2010. С. 81-83.

12.Ужанков, А. Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написания житий // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2000. № 2 (2). С. 28-50.

13.Федотов, Г. П. Святые Древней Руси. М., 1997. С.35-47.

14.Giorgetta Revelli. Monumenti literary su Boris e Gleb. Roma, 1993. Р. 601-691.

Изучение событий, связанных с трагической смертью и церковным прославлением князей Бориса и Глеба, насчитывает уже почти полторы сотни лет. Однако данная тема по-прежнему остается одной из самых сложных в отечественной медиевистике. Причинами этого являются, во-первых, продолжающаяся дискуссия по вопросу о происхождении и взаимоотношении древнерусских памятников Борисоглебского цикла, во-вторых, наличие существенных расхождений в освещении событий 1015-1019 гг. в отечественных и зарубежных источниках. В последние десятилетия А. Поппе, Л. Мюллер, М. Х. Алешковский, Дж. Ревели, А. В. Назаренко, А. Н. Ужанков рассмотрели и проанализировали практически все аспекты истории гибели и канонизации первых русских святых. На повестке дня уже давно стояла задача создания обобщающего монографического исследования, которое бы аккумулировало достижения последних лет и обозначило направления будущих разработок. Поэтому выход в свет книги Н. И. Милютенко "Святые князья-мученики Борис и Глеб" ожидался с большим нетерпением.
Работа состоит из 2 частей: "Исследование" (с. 5-282) и "Тексты, переводы и комментарии" (с. 283-402). Вторая часть включает публикацию основных памятников Борисоглебского цикла: "Сказания и страсти и похвалы святую мученику Бориса и Глеба", "Сказания чюдес святою страстотерпцу Христову Романа и Давида", 3 паремийных чтения, Несторово "Чтение о житии и о погублении блаженую страстотерпцю Бориса и Глеба". В приложениях (с. 404-414) изданы древнейшая проложная статья о Борисе и Глебе на 24 июля, фрагменты книги 2-й "Польской истории" Яна Длугоша , отрывок из летописной повести "О убиении Борисове" по Лаврентьевскому списку с восполнением пропусков по Ипатьевской летописи. Свою цель автор видит в "комплексном исследовании обстоятельств борьбы за власть после смерти св. равноап. князя Владимира на основе русских и иностранных письменных источников, данных сфрагистики, нумизматики и археологии".

Во введении к 1-й части работы Милютенко кратко остановилась на специфике почитания святых Бориса и Глеба, указывая, что "причина их гибели только борьба за власть" (с. 6). Исследовательница отмечает, что ни одно из произведений Борисоглебского цикла "не называет Святополка язычником и не пытается представить смерть братьев как мученичество за веру" (с. 6). Действительно, убийцы не предлагали святым князьям отречься от Христа. Братья стали жертвой политического преступления, княжеской усобицы, как многие до и после них. Неслучайно Г. П. Федотов, называя святых Бориса и Глеба "самым парадоксальным чином русских святых", указывал, что в основе их подвига лежит идея жертвенности и "непротивления смерти". Их святость - в добровольности жертвы, в нежелании "противитися старейшему брату" и силой настоять на своем земном праве, которому страстотерпцы предпочитают Небесное "нераздрушимое Цесарьство". Несомненно, значение мученического подвига Бориса и Глеба для политической системы Древней Руси, основанной на принципе сеньората, связь первоначального почитания святых князей с княжеской династией заставляют поставить под сомнение утверждение автора о том, что культ Бориса и Глеба обусловлен присущим архаическим пластам народного сознания представлением "о праведном правителе", с "взаимодействием новых христианских и древних языческих идеалов" (с. 9).

1-я глава исследования "Святые Борис и Глеб и правители-мученики" состоит из 4 разделов. В разделе "Вводные замечания" кратко излагается история убийства и становления почитания святых князей вплоть до состоявшегося в 1072 г. перенесения их мощей в новый храм, организованного старшими Ярославичами. Ссылаясь на исследование Н. Ингэма, Милютенко пишет, что культ правителя-мученика был типичен для "всей северной периферии христианского мира с Запада на Восток" (с. 15). Во 2-м разделе "Правители-мученики - от языческой жертвы к христианскому самопожертвованию" на примере, в первую очередь европейских исторических и агиографических сочинений прослеживаются некоторые закономерности складывания культа правителя-мученика. Трудно не согласиться со словами автора о целесообразности изучения почитания святых Бориса и Глеба в общеевропейском контексте. Для сопоставления привлекаются рассказы о гибели и посмертном прославлении королей Нортумбрии Эдвина (ум. 633 г.) и его племянника Освальда (ум. 642 г.), королей Восточной Англии Эдмунда (ум. 870 г.) и Этельберта (ум. 787 г.), конунга Олафа Норвежского (ум. 1030 г.), королей Сигизмунда Бургундского (ум. 524 г.) и Эдуарда Английского (ум. 978 г.), чешского князя Вячеслава (ум. 929/935 г.), королей Кнута IV Датского (ум. 1086 г.) и Эрика IX Шведского (ум. 1160 г.), ярла Магнуса (ум. 1115 г.), а также русских князей Игоря Ольговича Черниговского (ум. 1147 г.) и Андрея Юрьевича Боголюбского (ум. 1174 г.). Исследовательница приходит к заключению об отсутствии единой агиографической модели при описания подвигов правителей-мучеников, но при этом отмечает сходство в становлении их почитания. Представляет интерес вывод Милютенко о том, что культ правителя-мученика в Европе основывался на "сплаве древних представлений о роли священного царя в обществе с новыми понятиями о христианских добродетелях" (с. 38). Отмечается, что почитание останков правителя-мученика в Европе связано с языческими представлениями о чудодейственной силе тела вождя, которую оно продолжает сохранять и после смерти. "Так, тело Хальдвана Черного,- пишет автор,- при котором были обильные урожаи, было расчленено на четыре части, и каждая была захоронена в своем кургане в каждой из четырех частей Норвегии" (с. 37). Однако очевидно отличие этих действий от христианского по форме и содержанию почитания останков князей-страстотерпцев (в том числе Бориса и Глеба) на восточнославянских землях.

В 3-м разделе "Прославление свв. Бориса и Глеба при Ярославе" рассматриваются основные хронологические вехи прославления святых князей. Отмечается, что еще в 1015 г. тело Глеба могло быть перенесено с места убийства в смоленскую церковь по приказанию князя Станислава, младшего брата Ярослава. В вышгородскую церковь его мощи были перевезены, скорее всего, в конце 1020-х или начале 1030-х гг. (с. 43). Трудно согласиться с мнением автора о том, что почитание святых зародилось в среде простых горожан и позже было поддержано княжеской властью , представляется неверным утверждение, что князь Ярослав не поддерживал зарождающийся культ. Не следует забывать, что в своей борьбе со Святополком Ярослав выступал в роли мстителя за убиенных братьев. Об этом свидетельствует и летописная повесть, и Сказание о святых Борисе и Глебе. Более того, согласно Сказанию о чудесах, именно по инициативе Ярослава рядом с могилами святых сначала была построена небольшая деревянная часовня, а впоследствии пятиглавая церковь, расписанная и украшенная "всею красотою". В нее при личном участии князя и высшего духовенства были перенесены мощи Бориса и Глеба. Ссылаясь на "Слово о законе и благодати" митрополита Илариона, в котором, как известно, отсутствует похвала святым Борису и Глебу, Милютенко высказала следующее предположение: "Возможно, Ярослав чувствовал даже некоторое разочарование, что тщетно пропагандируемый им культ равноапостольного Владимира никак не прививался в Киеве, а поклонение убитым в междоусобице братьям распространялось в полном смысле слова, как пожар" (с. 49). К сожалению, автор оставила без внимания аргументацию немецкого исследователя Л. Мюллера, который объяснил причину молчания Илариона . По его мнению, отсутствие упоминания о Борисе и Глебе в момент, когда Ярослав добивался канонизации своего отца, было связано, во-первых, с опасениями произвести неблагоприятное впечатление на митрополита-грека, а во-вторых, с тем, что в отличие от князей-мучеников Владимир не проявил дара чудотворения .

По мнению Милютенко, торжественное перенесение мощей Бориса и Глеба с участием князя Ярослава и митрополита Иоанна I в новую церковь состоялось в 1051/52 г. Основанием для такой датировки выступают следующие слова Сказания о чудесах: "По сих же дньх Ярослав преставися, пожив добре по съмрьти отца своего лет 38, и оставив наследьникы отца своего и приимьникы престола своего, сыны своя Изяслава, Святослава и Вьсеволода, оуправив им, якоже бе лепо. Изяслава Кыеве стареишаго, а Святослава - Чьрнигове, а Вьсеволода - Переяславли, а прокыя по инем волостьмь, и миноувъшем летом 20 и церкви оуже обетъшавъши: и оумысли Изяслав възградити церковь новоу святыима страстотьрпьце". Указание на 20 лет исследовательница понимает как определение времени, которое прошло с момента строительства церкви Ярославом до возведения около 1072 г. его сыном Изяславом нового храма: "В "Сказании чудес" говорится, что Изяслав Ярославич начал строить новый храм в память святых братьев, когда церкви его отца "минуло 20 лет"" (с. 45). Между тем, если соотнести это хронологическое указание со строительством церкви Ярославом, оно придется на время святительства Илариона (с 1051 г.). Однако, согласно Сказанию о чудесах, участником перенесения мощей Бориса и Глеба в Ярославову церковь был митрополит Иоанн . Для того чтобы примирить свою гипотезу с показаниями источников, Милютенко предположила, что митрополит Иоанн I "незадолго до своей смерти в 1051 г." участвовал в перенесении мощей святых в построенную Ярославом церковь (с. 50). Таким образом, ставится под сомнение точка зрения, согласно которой Иоанн I был предшественником митрополита Феопемта, упомянутого в летописи под 1039 г. в связи с новым освящением Десятинной церкви в Киеве . Однако отнесение святительства Иоанна I к 1040-м - началу 1050-х гг. в работе не аргументируется. На мой взгляд, предложенная Милютенко интерпретация текста сомнительна: указание на 20 лет, скорее всего, имеет в виду период, прошедший со времени кончины Ярослава, что согласуется с указанием на общее число лет его правления после смерти Владимира ("пожив добре по съмрьти отца своего лет 38").

По мнению исследовательницы, канонизация Бориса и Глеба "состоялась только 2 мая 1115 г., когда мощи святых были перенесены внуками Ярослава в пятиглавый каменный храм" (с. 54). Подтверждение этому Милютенко видит в отсутствии упоминания о святых в Послании Владимира Мономаха Олегу Святославичу (1096 г.) и в летописной повести об ослеплении Василька Теребовльского (события 1097-1100 гг.). Отмечается и отсутствие дней памяти Бориса и Глеба в месяцесловах Остромирова (1056/57 г.) и Архангельского Евангелий (1092 г.). На мой взгляд, датировка общерусской канонизации святых князей 1115 г. является неоправданно поздней. Против этого, в частности, свидетельствует упоминание Бориса и Глеба в перечне святых в берестяной грамоте N 906, обнаруженной в ходе археологических работ 1999 г. в Новгороде на Троицком раскопе (усадьба "Е") в слоях, которые датируются 3-й четвертью XI в. В летописной статье 6601 (1093) г., которая современна описываемым событиям, 24 июля упоминается в качестве дня "святою мученику Бориса и Глеба", который имеет обычай праздноваться жителями Киева . Кроме того, обращает на себя внимание и тот факт, что в 1094/95 г. в Сазавский монастырь в Чехии были доставлены фрагменты мощей святых Бориса и Глеба . В том, что общерусское прославление святых князей состоялось значительно раньше 1115 г., убеждает и анализ состава литургических песнопений Борису и Глебу по рукописям XII в.: самые ранние списки - в июльской минее конца XI - начала XII из собрания РГАДА (ф. 381, Тип. 121, л. 28 об.-31) и кондакаре при Студийском уставе того же времени (Государственая Третьяковская галерея, К-5349) . Относительно отсутствия памяти Бориса и Глеба в месяцесловах Остромирова и Архангельского Евангелий, замечу, что этот аргумент сам по себе не может служить основанием для поздней датировки общерусской канонизации святых. Так, в месяцеслове Остромирова Евангелия отсутствует, например, память святым Кириллу и Мефодию .

2-я глава "История подвига святых Бориса и Глеба" предваряется кратким изложением авторской концепции истории возникновения и взаимоотношения основных памятников Борисоглебского цикла. Значительная часть 2-го раздела "Русские летописи и иностранные источники" посвящена изложению этапов истории древнерусского летописания XI-XII вв. преимущественно в русле концепции А. А. Шахматова. Анализируя летописные тексты, рассказывающие о времени правления Владимира и Ярослава, исследовательница приходит к выводу, что они писались в разное время и первоначально представляли собой 2 не связанных друг с другом рассказа. Это, по ее мнению, "соответствует традиции византийской хронографии, где история излагалась по царствованиям императоров" (с. 67-68). Высказывается мнение, что время княжения Ярослава было описано "непосредственно создателем Древнейшего свода" (с. 68). При этом ничего не говорится о том, что представляло собой "повествование о Владимире": где, кем и когда оно было создано. На мой взгляд, гипотеза о разновременности написания историй правления Владимира и Ярослава слабо аргументирована, она не подкреплена текстологическим анализом летописных текстов. Остановлюсь на тех немногих доказательствах, которые приводятся в работе.

Первый довод состоит в том, что рассказу о смерти Владимира и гибели Бориса и Глеба предшествует большая лакуна, охватывающая 996-1113 гг. (с. 64). Отсюда делается вывод о прекращении летописной фиксации событий около 995 г. и ее возобновлении только в годы правления Ярослава. Вместе с тем автор не поясняет, почему время написания статей, повествующих о событиях княжения Владимира в Повести временных лет, следует относить к середине 90-х гг. X в. Вероятно, Милютенко предполагает существование устойчивой традиции фиксации событий на Руси в конце X - начале XI в. по годам. Однако это предположение нуждается в дополнительном обосновании, которого в работе нет. На мой взгляд, лакуна в летописных известиях сама по себе не может служить доказательством перерыва в работе летописца. Если же следовать данной методике стратификации древнейших летописных текстов, то можно, например, заключить, что работа над "сводом Ярослава" протекала в 3 этапа, так как статьи 6542, 6543, 6554, 6556 и 6557 гг. в Повести временных лет оставлены пустыми.

2-й довод Милютенко заключается в том, что описания битв времен Владимира в летописи лишены каких-либо специфических военных подробностей, тогда как "летописец Ярослава проявлял большой интерес к военному делу" (с. 68). "Даже описание знаменитой обороны Святославом болгарского города Доростола от императора Иоанна Цимисхия... лишено каких-либо специфических военных подробностей, что особенно заметно при сравнении с рассказом о тех же событиях Льва Диакона",- замечает исследовательница (с. 68). Здесь, как и выше, вновь возникают серьезные вопросы к методике работы автора с летописными текстами. Во-первых, какую ценность для сравнения текстов Повести временных лет, содержащих описания сражений времен Владимира и Ярослава, имеет рассказ византийского историка 2-й половины X в.? Во-вторых, на каком основании время написания летописного рассказа о битве под Доростолом отнесено к 995 г.? Почему он не мог быть написан, например, 100 лет спустя автором Начального свода или составителем Повести временных лет?

К сожалению, автор не обращается к работам, в которых гипотезы Шахматова о существовании Древнейшего свода, свода Никона, Новгородского свода середины XI в. подвергаются критике. Вообще складывается впечатление, что к реконструированным Шахматовым сводам XI в. автор относится как к реально существующим текстам, забывая, что они не более чем гипотеза. "Древнейший свод,- пишет исследовательница,- как памятник, созданный в эпоху, когда еще были живы многие очевидцы событий 1015-1020-х гг., представляет для нас наибольший интерес" (с. 64). При характеристике польских латиноязычных источников отмечается: "К сожалению, в отличие от "Хроники" Титмара и Древнейшего свода, они были записаны спустя почти сто, а то и двести лет после событий по припоминаниям" (с. 69).

В параграфе 3 "Предыстория борьбы за власть 1015-1019 гг." рассказывается о политических событиях на Руси в период с 969 г. (болгарский поход Святослава) по 1014 г. (отказ Ярослава платить дань Киеву). Особое внимание уделяется вопросу о том, кого следует считать матерью Бориса и Глеба. Предположение А. Поппе и В. Я. Петрухина , согласно которому ею была византийская принцесса Анна, автор считает неубедительным. По мнению исследовательницы, мать Бориса и Глеба "была взята из Волжской Болгарии после заключения мира в 985 г." (с. 75). Никаких аргументов в пользу этой версии не приводится. Между тем, имея в виду последующую женитьбу Владимира на Анне и указание источников на сравнительно юный возраст Бориса и Глеба в момент гибели, трудно представить, что святые родились в результате брака, который был заключен около 985 г. Заметим, что в свете "болгарского" происхождения матери Бориса и Глеба более убедительной выглядит мнение о ее принадлежности к правившей на Балканах болгарской царской династии.

Подвергается сомнению версия Сказания и летописи о том, что Борис был посажен отцом в Ростове. Автор отдает предпочтение версии Несторова Чтения, где местом княжения Бориса назван город Владимир (Владимир-Волынский): "Таче посла и потом отець и на область Владимер, юже ему дасть" . Следуя гипотезе, высказанной в начале XX в. Шахматовым , автор полагает, что получение Борисом Волыни ущемляло права Святополка, владевшего Туровской волостью, что спровоцировало многолетний конфликт между братьями (с. 78). При этом, однако, остается без объяснения свидетельство Повести временных лет, согласно которому в результате перераспределения княжений между Владимировичами, происшедшего после смерти Вячеслава, Владимир был отдан сыну Всеволоду . Не берется в расчет и мнение С. А. Бугославского, который по этому поводу писал: "Приняв во внимание последовательный прием Нестора не называть собственных имен, даже важных для его рассказа, как Киев, Вышгород, Ярослав, Глебовы убийцы, с другой стороны, зная, что Нестор пользуется фактическим материалом только летописи и Сказания, мы полагаем, что "Владимир" здесь собственное имя князя (его Нестор не избегает), а не название области; слово "Владимир", таким образом, является приложением к слову "отець", но поставлено, с точки зрения современного языка, не на месте" .

Параграф 4 "В лето 6523 (1015) г." посвящен событиям, связанным со смертью Владимира и началом конфликта между его сыновьями. Автор приводит рассказ Яна Длугоша о выступлении Ярослава против Владимира и захвате им отцовской казны, а также о совместном выступлении Бориса и Святополка против новгородского князя . Отмечается, что расхождения между рассказами Длугоша и Повести временных лет не являются существенными (!). Так, сообщение о захвате Ярославом Киева интерпретируется в работе следующим образом: "Возможно, никакого разграбления Киева, о котором пишет Длугош, на самом деле не было. Ярослав мог прибыть к отцу с вполне мирными намерениями (в тексте сказано, что он "пошел обманом против Киева"), и все ограничилось частной дракой новгородско-варяжской дружины с киевлянами" (с. 87). Последующая размолвка Святополка с Борисом объясняется "старыми столкновениями", когда один княжил на Волыни, а другой в Турове, а также давним стремлением Владимира обеспечить младшему сыну киевский стол (с. 90). Милютенко не принимает гипотезу Н. Н. Ильина о том, что убийство Бориса и Глеба было делом рук Ярослава .

Исследовательница ставит под сомнение рассказ Сказания и летописи о том, что Святополк послал послов к Глебу в Муром от имени уже умершего отца с просьбой приехать в Киев. Эта версия "с некоторой натяжкой объясняет, каким образом Глеб попал на Днепр, к тому же намного севернее Киева - в Смоленск" (с. 95). Исторически более достоверной признается версия, изложенная в Несторовом Чтении, согласно которой в момент смерти отца Глеб находился в Киеве. Когда же Святополк сел на киевском столе и начал подготовку к убийству Бориса, Глеб "восхоте отбежати на полунощныя страны, сущю тамо брату святую" . Спасаясь от "законопреступного" брата, Глеб сел на корабль и поплыл вверх по Днепру. "Эта версия есть только у Нестора,- замечает исследовательница, - но она единственная логично объясняет, как святой оказался на Днепре близ Смоленска и как убийцы смогли его найти" (с. 95). Однако версия Чтения не столь безупречна. Еще в конце XIX в. П. В. Голубовский обратил внимание на неестественное поведение Святополка, который послал убить Бориса и в то же время позволил Глебу убежать из Киева . Заслуживает внимания в данном случае и точка зрения Бугославского, который, предполагая зависимость Несторова Чтения от Сказания, писал: "Сообщение о бегстве Глеба на "полунощныя" страны (в Новгород) к "иному" брату (к Ярославу) подсказано тем же Сказанием, где говорится (немного ниже сообщения о Святополке, призывающем Глеба): "Присла Ярослав к Глебу, река: не ходи, брате, отець ти умьрл, а брат ти убиен от Святопълка". То, что Глеб, несмотря на предостережение, которое могло, конечно, запоздать, все же поехал, должно было удивить Нестора и заставить его изменить фактическое изложение его источников" . К сожалению, мнения предшественников Милютенко в расчет не берет.

В параграфах 5 и 6 "Война 1016-1019 гг." и "Русские и скандинавские источники о смерти Святополка" на основе русских, немецких, польских и скандинавских свидетельств излагаются события борьбы за власть между Святополком и Ярославом. Сопоставляя данные "Эймундовой пряди" с "Хроникой" Георгия Амартола и библейскими аллюзиями древнерусских книжников (сравнение Святополка с Авимелехом и Юлианом Отступником), автор пришла к выводу, что Святополк был убит варягами Эймунда по распоряжению Ярослава. Поэтому упоминание о болезни Святополка в летописи появилось вследствие редактирования, предположительно, автором Начального свода, который посчитал, что "намеки на это событие, подразумевавшие участие в деле Ярослава, нежелательны" (с. 131). Однако, на мой взгляд, автор излишне доверчиво относится к рассказу скандинавского источника об убийстве Бурицлава. Дело в том, что сюжет убийства с отрубанием головы и ее демонстрацией брату, содержащийся в "Пряди об Эймунде", вероятнее всего, имеет литературное происхождение. Сюжетно и текстуально он совпадает с рассказом "Саги о Харальде Суровом", в котором викинг Хахон убивает Асмунда, бывшего воспитанника и приближенного конунга Свена. Поэтому есть основания полагать, что рассказ об убийстве Бурицлава "Пряди об Эймунде" представляет собой набор "традиционных мотивов, а его кульминация является переложением фрагментов более ранней и известной саги" .

3-я глава "Сказание, и страсть, и похвала", состоящая из 9 разделов, посвящена истории сложения Сказания о святых Борисе и Глебе (в книге - "Анонимное сказание"). В 1-м разделе "Общие замечания" справедливо отмечается, что вопрос о взаимоотношении летописной повести и Сказания "по сей день не решен" (с. 134). Действительно, сегодня можно говорить о существовании по крайней мере двух противоположных точек зрения. Согласно 1-й, Сказание было источником летописца, согласно 2-й - представляет собой амплификацию летописного рассказа. Уже в заключительной части 2-го раздела высказывается предположение о существовании "первоначальной редакции" Сказания о святых Борисе и Глебе, которую автор именует "Сказанием страсти" (реже - "Сказание и страсть").

В разделе 3 "Гибель Бориса" исследовательница сопоставляет рассказы Сказания и летописи, повествующие о смерти Бориса. При этом фрагменты Сказания, дословно совпадающие со статьей 1015 г., объявляются "вставками из летописи". "Они,- заключает Милютенко,- отличаются от окружающих их текстов по стилю, а в ряде случаев содержат информацию, противоречащую всему остальному изложению Сказания. Таковы сообщения о посольстве Святополка к Борису, о предупреждении Бориса о готовящемся убийстве, о смерти тяжелораненого Бориса на бору от руки наемников-варягов. Безусловно, все фрагменты, противоречащие тексту самого агиографа, были вставлены каким-то редактором, местами работавшим очень небрежно". Отсюда делается вывод о существовании первоначального текста, к которому впоследствии были присоединены обширные летописные фрагменты (с. 145).

Обратимся к тем доказательствам, которые приводятся в подтверждение этой точки зрения. После краткого изложения летописной версии истории гибели Бориса Милютенко обращает внимание на "фактическое расхождение между Сказанием и Повестью временных лет": "Согласно статье 1015 г., смерть Владимира скрывают от Святополка: "Умре же [Владимир] на Берестовемь, и потаиша и, бе бо Святополк в Кыеве"... В Сказании вестник говорит Борису, "како Святополк потаи смьрть отца своего", т. е. Святополк скрыл кончину Владимира от Бориса" (с. 140). Это противоречие в работе не объясняется. Однако есть основания считать, что в данном случае Сказание восходит к летописному тексту. "Вторичность редакции Сказания,- замечает Бугославский,- видна из грамматического несогласования чтений "проимав" и "обьртевъше", "cъвесивъше" со "Святополък". Автор Сказания по смыслу неудачно исправил неясное чтение летописи. В последней говорилось: "потаиша и: бе бо Святополк Кыеве", и далее в тексте, которым пользуется Сказание: "Святополк же седе Кыеве по отци своемь"; вполне естественно было догадаться, что потаил Святополк, особенно если после "и" ("потаиша и бе бо Святополк") не читать двоеточия и предположить здесь испорченный текст" .

Далее исследовательница утверждает, что сообщение Сказания о "вокняжении Святополка в Киеве" ("Святопълк же седя Кыеве по отци") является вставкой из летописи, поскольку "читателю это уже известно из речи вестника" (с. 141). Других аргументов не приводится. Но, во-первых, в сообщении вестника не говорится о вокняжении Святополка в Киеве: "И се приде вестьник к нему съказа отчю ему съмьрть, како преставися отець его Василий (в се бо имя бяше наречен в святемь Крьщении), и како Святопълк потаи съмьрть отца своего, и ночь проимав помост" . Во-вторых, упоминание о том, что Святополк "седя в Кыеве" было необходимо автору Сказания как переход от пространного рассказа о благочестивых размышлениях Бориса к событийному ряду. Поэтому, на мой взгляд, нет оснований видеть в этом указании "вставку из летописи", которая якобы внесла противоречие в исходный текст Сказания.

Вставкой из летописи объявляется и сообщение Сказания о совещании Святополка с убийцами (в нижеприведенном тексте выделено курсивом), которое прерывает рассказ "агиографа о том же событии". Обратимся к источникам.

Летопись Сказание

"Святопол же приде ночью Вышегороду, отай призва Путшю и вышегородьскые болярьце, и рече им: Прияете ли ми всем сердцемь? Рече же Путьша с вышегородьци: Можем главы своя сложити за тя. Он же рече им: Не поведуче никому же, шедше убийте брата моего Бориса. Они же вскоре обещашася ему се створити" . "Пришед Вышегороду ночь отаи, призъва Путьшю и вышегородьскые муже и рече им: Поведите ми по истине, приязньство имеете ли к мне? Путьша рече: Вьси мы можем главы своя положити за тя. Видев же диявол, и искони ненавидяи добра ч[е]ловека, яко вьсю надежю свою на Господа положил есть святый Борис, начат подвижьнеи бывати, и обретъ, якоже преже Каина на братоубииство горяща, тако же и Святополка, по истине въторааго Каина улови мыслью: яко да избиеть вся наследьникы отца своего, а сам приимьть всю власть един. Тъгда призъва к себе оканьныи трьклятыи Святопълк съветьникы всему злу и начальникы всеи неправьде, и отъвьрз пресквьрньная уста, испусти зълыи глас, рече: Путьшине чади, аще убо обещастеся главы своя положити, шедъше убо, братия моя, отаи, къде обрящете брата моего Бориса, съмотрьше время убиите и. И обещашася ему тако сътворити" .

Из приведенных текстов видно, что автор Сказания распространяет рассказ летописи. Если же предположить, что рассказ о совещании Святополка с Путшей и вышгородскими боярами является более поздней вставкой, то тогда будет непонятно, почему, обращаясь к своим сторонникам, Святополк говорит: "Путьшине чади", поскольку нигде выше о Путше не говорится. Еще одно противоречие Милютенко усматривает в рассказе Сказания о гибели Бориса. Агиограф сообщает, что раненый Борис выбежал из шатра и начал читать молитву, в которой возблагодарил Господа за то, что сподобился "труда святых мученик". Помолившись, святой обратился к убийцам с призывом завершить начатое дело: "Братие, приступивъше, сконьчаите служьбу вашю, и буди мир брату моему и вам, братие" . Те, кто находился рядом с Борисом, "от сльз не можааху ни словесе рещи, от страха же, и печали горькы, и мъногых сльз, нъ с въздыханиемь горькымь жалостьно плакаахуся" . О смерти Бориса агиограф сообщает следующей фразой: "И абие усъпе, предав душю свою в руце Бога жива, месяца иулия в 24 дьнь, преже 9 каланд августа" . В статье 1015 г. этот рассказ отсутствует. Вслед за сообщением об избиении отроков Бориса в Сказании, как и в летописи, рассказывается о том, что убийцы обернули тело князя в шатер, положили на телегу и повезли. Через некоторое время оказалось, что Борис еще жив. Узнав об этом, Святополк послал двух варягов, которые пронзили Бориса мечом в сердце. Таким образом, по Сказанию, Бориса убивают дважды. Это противоречие автор объясняет тем, что рассказ летописи был "механически присоединен" к первоначальной версии Сказания о смерти Бориса. Между тем указанное противоречие можно объяснить стремлением автора Сказания распространить рассказ летописи, подчинив описание кончины Бориса законам агиографического жанра (ср. молитвенное обращение Бориса к Богу с просьбой о прощении Святополка, призыв к убийцам исполнить свою миссию, плач окружающих и др.). Это стремление, на мой взгляд, и стало причиной отступления автора Сказания от своего источника - летописи. Еще академик А. И. Соболевский, отмечая зависимость Сказания от летописи, писал: "И здесь правдоподобный рассказ летописи сделался неправдоподобным в Сказании. Последнее, чтобы вложить в уста Борису одну лишнюю речь, заставило его, проколотого копьями, освободиться из-под лежавшего на нем убитого слуги и выскочить из шатра!". Таким образом, нет никаких оснований для вывода о существовании неизвестного ни в рукописях, ни по упоминаниям в других источниках некоего "Сказания страсти" - "первоначальной редакции" Сказания о святых Борисе и Глебе.

В разделах 4 и 5 "Гибель Глеба и обретение его мощей" и "Гибель Святополка и Альтская битва" автор выделила в тексте Сказания те фрагменты, которые принадлежат "Сказанию страсти", и те, которые можно отнести на счет редактора. Сделано это весьма произвольно. Так, например, раздел 5 начинается со следующего утверждения: "В "Сказании страсти" первоначальной редакции не было ни рассказа о войне Ярослава со Святополком, ни читающегося сейчас в тексте Анонимного сказания описания Альтской битвы 1019 г. Агиограф ограничился упоминанием, что Ярослав всегда побеждал Святополка" (с. 154). Никаких аргументов автор, опять же, не приводит. Таким образом, вся заключительная часть Сказания бездоказательно объявляется более поздней вставкой. Любопытно (с точки зрения методики работы автора с источниками), что при анализе рассказа Сказания о гибели Глеба делается следующее наблюдение: "В отличие от дополнений к части, повествующей о Борисе, летописные фрагменты не нарушают общей последовательности и логичности рассказа о гибели Глеба" (с. 147); и ниже: "Описание убийства Глеба почти дословно повторяет текст из Повести временных лет, но это опять не позволяет утверждать (так!), что вставка была сделана автором "Сказания страсти". Вспомним, что в повествовании о Борисе к житийному рассказу был просто приписан летописный" (с. 148). Из этих рассуждений хорошо видно, что текст Сказания мало интересует Милютенко: существование "Сказания страсти" не рабочая гипотеза, а аксиома. Раздел 6 "Стиль "Сказания страсти" и летописной повести "О убиении Борисове"" начинается с утверждения, что наличие в современном тексте Анонимного сказания вставок из Повести временных лет или предшествовавших ей летописных сводов несомненно (с. 166). В связи с этим ставится вопрос: могла ли первоначальная редакция Сказания, "Сказание страсти", стать источником для летописного рассказа? На этот вопрос Милютенко отвечает отрицательно и заключает, что автор "Сказания страсти" пользовался летописным рассказом "О убиении Борисове", хотя и не полностью следовал ему (с. 166).

В разделе 7 "Древность летописного рассказа" отмечается, что повесть "О убиении Борисове" является древнейшей в цикле произведений, посвященных святым князьям. Милютенко обращает внимание, что в летописной повести Борис и Глеб ни разу не названы святыми. Это дает основания для датировки "первоначального летописного рассказа" временем "до канонизации святых" и позволяет отнести его к Древнейшему своду, составленному при Ярославе Мудром. Здесь же констатируется, что данный рассказ стал источником древнейшего Проложного чтения о Борисе и Глебе и "Сказания страсти", а также послужил основой для Повести о мести Ярослава Святополку за убитых братьев, составленной в середине 1040-х гг. Текст летописного рассказа о Борисе и Глебе, известный по Повести временных лет, сложился, по мнению исследовательницы, в Начальном своде. В него вошел "обильный цитатный материал" (что это за "материал" и откуда был позаимствован, автор не поясняет) и "риторические отступления из Повести о мести Ярослава за убитых братьев" (с. 170). Раздел 8 "Датировка Анонимного сказания" посвящен определению времени составления двух сказаний - "Сказания страсти" и Анонимного сказания о Борисе и Глебе. Составление первого, по мнению автора, было приурочено к перенесению мощей святых при Ярославе Мудром в 1051 г., второе писалось около 1115 г., "к столетию гибели святых и к торжественному освящению нового храма" при Владимире Мономахе. Наконец, в разделе 9 "Автор "Сказания страсти"" Милютенко отстаивает гипотезу о принадлежности Сказания о Борисе и Глебе (точнее, его "первоначальной редакции" - "Сказания страсти") Иакову мниху - автору "Памяти и похвалы", высказанную еще в 1-й половине - середине XIX в. М. П. Погодиным и митрополитом Макарием (Булгаковым). Кроме уже известных аргументов приводятся и новые. Так, отмечается, что, во-первых, в Сказании и Памяти "особо упомянуто о нападении печенегов во время предсмертной болезни Владимира"; во-вторых, "важным аспектом в определении авторства Иакова следует считать сходство стилистики обоих произведений"; в-третьих, в Сказании, как и в Памяти, имеются вставки из летописи; в-четвертых, оба памятника упоминают о Ярополке Владимировиче, причем в Памяти его судьбе уделено "особое внимание"; в-пятых, общим для этих памятников является "система повторов" (с. 173-174). Указанные доводы не оставляют у автора сомнений, что гипотеза об авторстве Иакова является наиболее вероятной. При этом не упоминаются те аргументы против атрибуции Сказания мниху Иакову, которые были высказаны в XIX - начале XX в. Д. И. Иловайским, А. И. Соболевским, П. В. Голубовским, Н. К. Никольским, С. А. Бугославским, Н. И. Серебрянским и Д. И. Абрамовичем.

4-я глава "Сказание чудес", состоящая из 6 разделов, посвящена истории текста этого произведения. Исследовательница принимает точку зрения, согласно которой Сказание о чудесах представляет собой самостоятельное произведение, написанное отдельно от Сказания о Борисе и Глебе. Составные части памятника, по ее мнению, представляют собой последовательную работу трех авторов. Здесь Милютенко следует гипотезе Бугославского. 1-й этап работы она датирует 1072-1076 гг., 2-й - 1072-1093 гг., 3-й - временем перенесения мощей Бориса и Глеба в 1115 г.

В 5-й главе "Паремийные чтения святым Борису и Глебу", состоящей из 5 разделов, рассматривается текст так называемых исторических паремий, повествующих о событиях 1015-1019 гг. Вслед за П. В. Голубовским автор предполагает существование общего для летописи и паремии источника - "Повести о борьбе Ярослава" (или "Повести о мести Ярослава за убитых братьев"). По мнению Милютенко, составитель гипотетической Повести дополнил рассказ об убиении Бориса и Глеба из Древнейшего свода цитатами из Ветхого Завета и "Хроники" Георгия Амартола, придавшими ему торжественный характер (с. 238). Поскольку цель создания Повести - объяснить причины выступления Ярослава против старшего брата, время ее создания определяется периодом правления этого князя - от середины 1040-х гг. до 1053 г. Отрывки из этого произведения читались на торжественной литургии в день победы Ярослава над Святополком на Альте (24 июля). Предполагается, что сведения Повести впоследствии были использованы прп. Никоном Печерским при составлении летописного свода 70-х гг. XI в. Этот вывод основан на том, что Нестор, который, как полагает исследовательница, работал над своим Чтением о Борисе и Глебе в 1080-х гг., использовал летопись, в которой "источник Паримийного чтения уже был включен" в текст (с. 240). Составление "исторических паремий" датируется в работе временем после 1054 г., а вероятнее всего - вскоре после 1072 г. (с. 246).

Заключительная 6-я глава работы ""Чтение о житии и погублении блаженую страстотерпцу Бориса и Глеба", творение Нестора" состоит из 4 разделов. Раздел 1 "Нестор - агиограф и летописец" начинается с не вполне понятно кому адресуемого упрека в том, что Нестор Печерский является сегодня "незаслуженно забытым" (с. 249). Используя аргументацию Шахматова, автор датирует создание Чтения и Жития прп. Феодосия Печерского 1080-ми гг. К сожалению, в данном случае не берутся в расчет мои наблюдения, которые позволяют отнести время составления жизнеописания прп. Феодосия к началу XII в. В соответствии с гипотетическими построениями Шахматова (без учета современных работ) излагается история жизни Нестора, участие в летописании игуменов Никона и Сильвестра, взаимоотношение редакций Повести временных лет, состав не дошедшего до нас Жития св. Антония Печерского и его влияние на летописную традицию. Поэтому и вывод, к которому пришла Милютенко, лишен всякой оригинальности. "С полной уверенностью,- читаем в заключении,- доказать то, что Нестор агиограф был также автором Повести временных лет, нельзя. Но и отрицать это на основании сравнения летописи с Чтением и Житием Феодосия невозможно" (с. 256).

Значительная часть раздела 2 "Источники Несторова Чтения и композиция произведения" посвящена рассмотрению содержания памятника. Автор приняла точку зрения Бугославского, согласно которой Сказание было основным источником Чтения. При этом, однако, отмечается, что Нестор располагал "уникальными сведениями", которые "никто, кроме него, не знал": о княжении Бориса во Владимире-Волынском, о браке Бориса, о пребывании Глеба в момент смерти отца в Киеве, о нахождении "старейшиной града" мощей Глеба и извещении об этом Ярослава. Хотя о происхождении этих сведений ничего не говорится, в их достоверности автор не сомневается. Между тем появление в Чтении сообщений о браке Бориса, который "умолен быв от бояр, да не ослушается отца", и о чудесном обретении мощей Глеба, на мой взгляд, объясняется стремлением Нестора усилить агиографическую составляющую своего источника - Сказания. Так, в рассказе об обретении мощей Глеба Нестору важно отметить, что "охотники" только через год обнаружили тело святого, которое не было тронуто ни зверями, ни птицами; а "старейшина града", извещенный о находке, увидел святого "светящася, яко молнии".

Достоверность сообщения Чтения о том, что в момент смерти отца Глеб находился в Киеве, вызывает сомнения. Выше Нестор вопреки Сказанию и летописи пишет, что Владимир оставил Бориса и Глеба при себе, "занеже единаче детеска беста" . Причину отступления Нестора от сюжетной линии своих источников следует объяснять желанием агиографа отметить совместное пребывание братьев в Киеве, чтобы в житийной манере сообщить об их братолюбии и "тесной духовной дружбе". Так, согласно Нестору, Борис читает жития святых мучеников и выражает желание "по стопам их ходити"; Глеб же внимательно слушает брата и никуда от него не отлучается: "Глеб послушаше его, седя, и не отлучашеся от блаженаго Бориса, но с ним день и нощь послушаше его" . Это отступление и стало причиной появления рассказа о бегстве Глеба из Киева на "полунощныя" страны к "иному" брату.

В разделе 3 "Особенности стиля Нестора и образы свв. Бориса и Глеба" автор указывает на свойственную Нестору публицистичность и страстность в сочетании с простым и понятным языком (с. 269). Справедливым представляется мнение автора о значении и сути подвига Бориса и Глеба в понимании Нестора. Отмечается, что главным для автора Чтения было акцентировать внимание читателя, во-первых, на покорности святых братьев власти верховного князя, а во-вторых, на их стремлении спасти от гибели ценой собственной жизни верных слуг, которые могли бы погибнуть в результате вооруженного противостояния со Святополком. Эту мысль автор высказала и в заключительном, 4-м разделе "Подвиг Бориса и Глеба в понимании Нестора". Здесь же отмечается, что излишняя политизация Чтения Нестора была причиной того, что оно было не так широко распространено, как Сказание (с. 277).

Общее заключение имеет весьма опосредованное отношение к проведенному исследованию. В нем, вопреки ожиданиям, читатель не найдет ни рассказа о гибели святых братьев и становлении их почитания, ни истории создания памятников Борисоглебского цикла. Вместо этого предлагается достаточно краткий и поверхностных обзор истории почитания Бориса и Глеба и её отражение в последующей литературе.

Подводя итоги, хотелось бы сказать, что главными причинами неубедительности значительной части выводов, к которым пришла Милютенко, следует считать пренебрежение методами текстологического и источниковедческого анализа источников, слабое знание историографии темы, нелогичность частных построений и структуры исследования в целом. Так, в начале 2-й главы автор пишет, что "основой для реконструкции исторической ситуации начала XI в. стали материалы текстологического, литературоведческого и источниковедческого анализа житийных памятников Борисоглебского цикла, летописных рассказов о гибели святых и о войне Ярослава со Святополком, а также иностранных источников" (с. 56). В действительности полноценный текстологический и источниковедческий анализ указанных памятников в работе отсутствует. Методика работы автора такова: сначала предлагается гипотеза, а затем из разных источников (без предварительной оценки их достоверности и взаимоотношений) черпаются факты, способные ее подкрепить. При этом Милютенко не замечает, что высказанное поначалу в качестве гипотезы мнение вскоре трактуется как исторический факт и становится основой для новых предположений. Достоверными в работе признаются лишь те сведения источников, которые укладываются в авторскую концепцию. Весьма показательным в данном случае является использование известий из Истории Яна Длугоша о совместном выступлении Святополка и Бориса против Ярослава. Так, отметив, что комплексного анализа русских известий этого произведения до сих пор нет, исследовательница ограничилась лишь указанием на то, что сообщаемые Длугошем факты взяты "откуда-то в готовом виде" (с. 84-85), а также неясным намеком на некие полоцкие тексты, направленные против Ярослава (с. 69). Почему эти сведения заслуживают большего доверия, чем рассказ Повести временных лет или Сказание о Борисе и Глебе, не поясняется. Еще один пример. Автор приняла версию Чтения о том, что Глеб бежал из Киева вверх по Днепру, пытаясь избежать смерти. Аргументируя свой выбор, она пишет, что версия Нестора "единственная логично (так!) объясняет, как святой оказался на Днепре близ Смоленска" (с. 95). Другие аргументы не предлагаются.

На страницах своего исследования Милютенко неоднократно упрекает "современных авторов", которые не считаются с "работами коллег". Однако этот упрек в полной мере можно адресовать самой исследовательнице. Так, существенным минусом работы является отсутствие обстоятельного историографического введения. Слабое знание работ предшественников привело к появлению многочисленных ошибок и неточностей. Приведу несколько примеров. "Никто из исследователей,- пишет автор,- не обратил внимания на знаменательный факт: в сохранившийся текст Анонимного сказания рассказ из Повести временных лет внесен почти полностью" (с. 135). Однако еще в конце XIX в. А. И. Соболевский, сопоставив Сказание с летописью, заключил, "что оно в своей главной части есть не что иное, как извлечение из летописи" . Это мнение поддержал Бугославский, который, проведя тщательное сравнение текстов Сказания и летописной повести о Борисе и Глебе, пришел к выводу, что данные памятники "находятся в таком близком текстуальном родстве, что между ними не трудно установить прямую зависимость". Исследователь отметил, что "автор Сказания использовал весь материал летописного рассказа о смерти братьев". О том, что Сказание является житийной амплификацией летописного текста, в разное время писали Шахматов, Серебрянский и Мюллер .

"Название "Анонимное сказание",- замечает исследовательница,- было предложено Н. Н. Ворониным. До этого существовало предположение, что автором памятника являлся Иаков Мних, постриженик монастыря на Альте, впоследствии монах Киево-Печерской обители, автор "Памяти и похвалы князю Владимиру"" (с. 136). Незнание историографии вновь подвело автора. Еще в конце XIX в. мнение о принадлежности Сказания о святых Борисе и Глебе монаху Иакову подверглось критике со стороны Соболевского, который, между прочим, отмечал: "Изложение крайне слабой в литературном отношении Памяти не имеет сходства с изложением довольно складно и красиво написанного повествования о Борисе и Глебе, и это обстоятельство, в связи с тем, что Иаков, по-видимому, не был знаком с Начальной летописью, а автор Сказания заимствовал из этой летописи почти весь свой фактический материал,- говорит в пользу принадлежности этих двух произведений разным авторам" . Эту точку зрения поддержали Н. Левитский, Н. К. Никольский, С. А. Бугославский и Н. И. Серебрянский . Уже в 1916 г. Д. И. Абрамович имел все основания писать, что "мнение о принадлежности Сказания Иакову Мниху, автору Послания некоего отца к духовному сыну и Памяти и похвалы князю русскому Владимиру, теперь уже оставлено в науке" . Не соответствует действительности и утверждение Милютенко о том, что название "Анонимное сказание" было предложено Ворониным (с. 136). Впервые его ввел в научный оборот Бугославский еще в 1928 г. Под влиянием его работ данный термин использовал Н. К. Гудзий в своей хрестоматийной "Истории древней русской литературы" . Ошибочным следует признать и следующее утверждение: "А. Поппе обратил внимание на то, что рассказ о строительстве церкви Святославом и его неудачном завершении Всеволодом в "Сказании чудес" начинает следующую часть, а не примыкает к шестому чуду" (с. 183-184). Это наблюдение было сделано задолго до появления работ польского слависта . Согласно Милютенко, "причисление Бориса и Глеба к лику святых впервые объяснил исключительно политическими расчетами Н. Н. Ильин" (с. 50). Между тем в 1938 г. эта мысль была сформулирована в уже упомянутом учебнике Н. К. Гудзия , а в 1940 г.- в диссертационном исследовании Бугославского . Примеров такого рода неточностей в работе немало. Обращает на себя внимание и отсутствие в исследовании исчерпывающего обзора истории публикации памятников, посвященных святым Борису и Глебу. Более того, в аннотации к работе Милютенко допустила серьезную ошибку, утверждая, что Чтение Нестора не издавалось полностью с 1916 г. Думаю, что эту неточность следует объяснять некомпетентностью автора, которой остались незнакомы фундаментальные публикации памятников Борисоглебского цикла, выполненные Бугославским в 1928 г. и Дж. Ревелли в 1993 г.

Структура исследования в целом представляется неудачной. "Исторические реконструкции" автора определяют обзор и характеристику состава и этапов создания письменных источников. Источниковедческому анализу основных памятников Борисоглебского цикла предшествует изложение событий 1015-1019 гг. Это заставляет автора снабжать текст многочисленными отсылками к наблюдениям последующих глав книги. В своем исследовании Милютенко идет не от источника, а от события, которое ею же реконструировано. Так, в 6-м параграфе 2-й главы доказывается, что Святополк был тайно убит по приказанию Ярослава. Отсутствие этих сведений в летописи объясняется работой редактора. "Когда же была проведена редактура летописной статьи?" - задается вопросом исследовательница (с. 131). И ниже отвечает на него: "Не раньше составления Начального свода в начале 1090-х гг." (с. 132). Думаю, что комментарий излишен.

Невнимательностью, по всей видимости, следует объяснять наличие в работе противоречивых суждений и выводов. Как уже отмечалось, в главе 1 Милютенко датирует канонизацию Бориса и Глеба 2 мая 1115 г., "когда мощи святых были перенесены внуками Ярослава в пятиглавый каменный храм" (с. 54). Ниже отмечается, что "в 1072 г. церковное почитание свв. Бориса и Глеба несомненно было признано всеми" (с. 54). Та же мысль звучит в самом начале работы: "Князья Борис и Глеб, в крещении Роман и Давид, сыновья Владимира, крестителя Руси, были первыми русскими святыми, канонизированными православной Церковью. Это произошло не позднее 1072 г., когда их мощи были торжественно перенесены из старой деревянной церкви, построенной еще их братом Ярославом, в новую" (с. 5). В 3-й главе встречаем следующее утверждение: "Полагаем, первая канонизация должна была произойти во времена Ярослава незадолго до 1051 г." (с. 171). Таким образом, читателю предлагаются сразу три даты канонизации братьев: "до 1051 г.", 1072 г. и 1115 г.

Не украшает работу и целый ряд опечаток и фактических ошибок: А.С. Хорышева вместо А.С. Хорошева (с. 8), Б.Н. Рыбаков вместо Б.А. Рыбаков (с. 37), Н.Н. Серебрянский вместо Н.И. Серебрянский (с. 38, 39), Н.Н. Никольский вместо Н.К. Никольский (с. 67, 167, 233), смерть Мстислава Великого датирована 1133 г. вместо 1132 г. (с. 38), время положения мощей святых князей в одном из алтарей чешского Сазавского монастыря определяется 1065 г. вместо 1095 г. (с. 282). В "Содержании" отсутствует третий параграф первой главы - "Прославление свв. Бориса и Глеба при Ярославе" (с. 429).

Сказанное позволяет заключить, что "комплексного исследования всех обстоятельств борьбы за власть после смерти св. равноап. князя Владимира с полным охватом русских и иностранных письменных источников, данных сфрагистики, нумизматики и археологии" у автора, к сожалению, не получилось. За исключением любопытных наблюдений над спецификой становления почитания святых Бориса и Глеба в контексте западноевропейских христианских традиций ни на один из серьезных вопросов, связанных с историей жизни и гибели святых, с этапами написания памятников Борисоглебского цикла и с их сложными текстологическими взаимоотношениями, процессом формирования лика святых князей на Руси, рецензируемая работа ответа не дает. Перед читателем, который возьмет на себя труд познакомиться с книгой Н. И. Милютенко, встанет непростая задача разобраться в сложной системе внутренне противоречивых гипотетических построений, не подкрепленных текстологическим и источниковедческим анализом источников.

ПРИМЕЧАНИЯ

См. также другие работы исследовательницы: Милютенко Н. И. Переяславское сказание о Борисе и Глебе в составе Летописца Переяславля-Суздальского // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы РАН (Пушкинский Дом) (далее - ТОДРЛ). Т. 47. СПб., 1993. С. 65-81; ее же. Рассказ о прозрении Ростиславичей на Смядыни // Там же. Т. 48. СПб., 1993. С. 121-128; ее же. Святые Борис и Глеб и другие правители-мученики в Европе // Восточная Европа в древности и Средневековье: Язычество, христианство, церковь: Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В. Т. Пашуто, Москва, 20-22 февраля 1995 г.: Тезисы докладов. М., 1995. С. 38-41; ее же. "Речь философа" в Повести временных лет и "Чтение о Борисе и Глебе" Нестора // Восточная Европа в древности и Средневековье: Автор и его текст: Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В. Т. Пашуто, Москва, 15-17 апреля 2003 г.: Тезисы докладов. М., 2003. С. 171-175; ее же. История сложения Паремийного чтения Борису и Глебу // ТОДРЛ. Т. 56. СПб., 2004. С. 121-145.

По изданию: Щавелева Н. Древняя Русь в "Польской истории" Яна Длугоша (книги 1-6): Текст, перевод, комментарии. М., 2004. С. 229-230, 235-236.

Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 50.

Указанная точка зрения была в свое время высказана Г. П. Федотовым и Г. Ленхоффом (См.: Федотов Г. П. Указ. соч. М., 1990. С. 40; Lenhoff G. The Martyred Princes Boris and Gleb: A Socio-Cultural Study of the Cult and the Texts. Los Angeles, 1989 (Slavic Studies. Vol. 19). P. 48).

По мнению Л. Мюллера, "Слово" свт. Илариона составлено из 4 первоначально самостоятельных частей: "Слово о законе и благодати"; подборка цитат из Ветхого Завета о будущем призвании "языцей"; "Похвала Владимиру" и "Молитва от всей Русской земли" (Мюллер Л. Киевский митрополит Иларион: жизнь и творчество // Понять Россию: Историко-культурное исследование. М., 2000. С. 98).

Muller L. Des Metropoliten Ilarion Lobrede auf Vladimir den Heiligen und Glaubensbekenntnis. Wiesbaden, 1962. S. 23-25.

Цит. по: Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. Т. 2.: Древнерусские литературные произведения о Борисе и Глебе / Сост. Ю. А. Артамонов. М., 2007. С. 552.

См.: Поппе А. Митрополиты и князья Киевской Руси // Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237 гг.). СПб., 1996. С. 448-449.

Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. Изд. 2. М., 2004. С. 282.

"Наутрия еже в 24, в святую мученику Бориса и Глеба, бысть плачь [велик] в граде, а не радость, грех ради наших великих и неправды, за оумноженье безаконии наших" (ПСРЛ. Т. 1. М., 2001. Стб. 222).

Fontes rerum Bohemicarum. T. 2. Praha, 1871. P. 251.

Назаренко А. В., Серёгина Н. С., Турилов А. А. Борис и Глеб: Дни памяти, богослужебные тексты // Православная энциклопедия. Т. 6. М., 2003. С. 49.

См.: Мюллер Л. О времени канонизации святых Бориса и Глеба // Понять Россию: Историко-культурное исследование. М., 2000. С. 79-80.

Поппе А. В. Феофана Новгородская // Новгородский исторический сборник Вып. 6(16). СПб., 1997. С. 102-120; его же. "А от болгарыне Бориса и Глеба" // От Древней Руси к России нового времени: Сборник статей к 70-летию Анны Леонидовны Хорошкевич / Сост. А. В. Юрасов. М., 2003. С. 72-76; Петрухин В. Я. Древняя Русь: Народ, князь, религия // Из истории русской культуры. Т. 1: Древняя Русь. М., 2000. С. 175-179.

Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. С. 577.

Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 87-94.

ПСРЛ. Т. 1. М., 1998. Стб. 121.

Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. С. 287.

Щавелева Н. И. Указ. соч. С. 235-236.

Ильин Н. Н. Летописная статья 6523 года и ее источники: Опыт анализа. М., 1957.

Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. С. 579.

Голубовский П. В. История Смоленской земли до начала XV в. Киев, 1895. С. 248.

Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. С. 288.

Глазырина Г. В., Джаксон Т. Н., Мельникова Е. А. Скандинавские источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников: Учебное пособие для студентов вузов / Под. ред Е. А. Мельниковой. М., 1999. С. 522.

Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. С. 288-289.

Там же. С. 532.

ПСРЛ. Т. 1. М., 2001. Стб. 132.

Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. С. 534.

Там же. С. 537.

Там же. С. 538.

Соболевский А. И. "Память и похвала" св. Владимиру и "Сказание о свв. Борисе и Глебе": По поводу статьи г. Левитского // Христианское чтение. СПб., 1890. N 5-6. С. 802.

Погодин М. П. Иаков мних, русский писатель XI в., и его сочинения // Известия Отделения русского языка и словесности. Т. 1. СПб., 1852. С. 326-334; Макарий (Булгаков), митр. Три памятника русской духовной литературы XI в. // Христианское чтение. СПб., 1850. Ч. 2. С. 301-316.

Голубовский П. В. Служба святым мученикам Борису и Глебу в Иваничской минее 1547-79 гг. // Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца. Т. 14. Вып. 3. Киев, 1900. С. 149-152.

Артамонов Ю. А. Житие Феодосия Печерского: Проблемы источниковедения // Древнейшие государства Восточной Европы: 2000 г.: Проблемы источниковедения / Отв. ред. Л. В. Столярова. М., 2003. С. 173-277.

Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. С. 575.

Там же. С. 576.

Соболевский А. И. В каком году крестился св. Владимир? // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1888. Июнь. С. 397

Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. С. 242-243.

Шахматов А. А. Указ. соч. СПб., 1908. С. 33-35; Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития: Обзор редакций и тексты. М., 1916. С. 81-107; Мюллер Л. Летописный рассказ и Сказание о святых Борисе и Глебе: Их текстуальное взаимоотношение // Russia Mediaevalis. 2002. T. X1. C. 22-33.

Соболевский А. И. Памятники древнерусской литературы, посвященные Владимиру св. // Чтения в Историческом обществе Нестора летописца. Кн. 2. Отд. 2. Киев, 1888. С. 8. См. также: его же. В каком году крестился св. Владимир? С. 397-398; его же. Год крещения Владимира Святого // Чтения в Историческом обществе Нестора летописца. Кн. 2. Отд. 2. Киев, 1888. С. 3, примеч. 1.

Левитский Н. Важнейшие источники для определения времени крещения Владимира и Руси и их данные: По поводу мнения проф. Соболевского // Христианское чтение. Ч. 1. N 3-4. СПб., 1890. С. 408-409; Никольский Н. К. Ближайшие задачи изучения древнерусской книжности. СПб., 1902. С. 29-30; его же. Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений (X-XI вв.). Корректурное издание. СПб., 1906. С. 254-255; Бугославский С. А. К вопросу о характере и объеме литературной деятельности преп. Нестора // Известия Отделения русского языка и словесности. Т. 19. Кн. 1. СПб., 1914. С. 132; Серебрянский Н. И. Указ. соч. М., 1915. С. 105-106.

Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг., 1916. С. VII.

См.: Бугославский С. А. Україно-руськи пам"ятки XI-XVIII вв. про князiв Бориса та Глiба: (Розвiдка й тексти). Київ, 1928.

Гудзий Н. К. История древней русской литературы. М., 1956. С. 97.

См.: Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. С. 190.

"Ярослав Мудрый энергично добивался у Византийской Церкви канонизации нескольких выдающихся русских деятелей, в том числе своей прабабки Ольги, но особенно настойчиво - по самым злободневным для него политическим мотивам - своих братьев Бориса и Глеба, убитых из-за политического соперничества со старшим сыном Владимира Святославича, и этого он в конце концов добился" (Гудзий Н. К. Указ. соч. С. 96).

Бугославский С. А. Текстология Древней Руси. С. 7-8.

Тот факт, что указанные издания упоминаются в последнем абзаце введения, не меняет дела. Очевидно, ни ту, ни другую публикацию автор в руках не держала. Достаточно сказать, что указание на издание 1928 г. сопровождается ссылкой на диссертационное исследование Бугославского: "См.: Бугославский С. А. Древнерусские литературные произведения о Борисе и Глебе. Рукоп. дис. на соискание уч. степени д. фил. н. // ИМЛИ. Архив, ф. Бугославского (73), N 1" (с. 12). Однако в экземпляре диссертации, который хранится сегодня в Рукописном отделе ИМЛИ, тексты Борисоглебского цикла отсутствуют. Что же касается издания памятников, выполненного итальянской исследовательницей Дж. Ривелли, то оно даже не приведено в разделе "Источники", помещенном в конце работы.

Ю. А. Артамонов, кандидат исторических наук

Трагический факт русской истории – убийство Святополком Окаянным братьев Бориса и Глеба – имел широкий резонанс в древнерусском обществе и привел к созданию целого ряда литературных памятников на эту тему. Несмотря на публицистическую направленность произведений о князьях-мучениках, которые были созданы, как доказали исследователи, в интересах Ярослава Мудрого, эти сочинения сохранили ценные исторические свидетельства: их авторы упоминают об обстоятельствах, времени и месте смерти Бориса и Глеба, приводят имена княжеских слуг и наемных убийц.

В "Повести временных лет" под 1015 г. сообщалось, что после смерти князя Владимира один из его сыновей – пинский (или туровский) князь Святополк захватил киевский стол и жестоко расправился с другими возможными претендентами на великокняжескую власть. Его жертвами стали ростовский князь Борис и муромский князь Глеб, а также другой его брат – Святослав. Когда умер князь Владимир, Бориса, который "любимъ бо бѣ отцемь паче всих" сыновей, не было в Киеве. Он возвращался из похода на печенегов, и весть о смерти отца застала его на реке Альте. "Отня" дружина была готова силой добыть киевский стол молодому князю, но Борис отказался идти войной против старшего брата. Покинутый дружиной (с ним остался лишь небольшой отряд верных "отроков"), Борис был убит по приказу Святополка. К Глебу "русский Каин" отправил гонца с просьбой, как можно быстрее прибыть в Киев, где его якобы ждет тяжелобольной отец. В пути Глеб узнает страшную правду: отец умер, брат убит, а его самого ждет скорая кончина. И действительно, под Смоленском на княжеский корабль нападают наемные убийцы, по приказу которых повар, "выньвь ножь, зарѣза Глѣба, аки агня непорочно". На борьбу с братоубийцей поднимается Ярослав, в битве с которым Святополк терпит поражение. С помощью польского короля Болеслава ему ненадолго удается вернуть Киев. В 1019 г. Святополк, пришедший на Русь с печенегами "в силѣ тяжьцѣ", был окончательно разгромлен, бежал за границу и вскоре умер.

Возможно, что уже при Ярославе Мудром возникает местное почитание Бориса и Глеба в Вышгороде, где братья были похоронены. Перенесение мощей князей-мучеников в новый храм сыновьями Ярослава в 1072 г. ученые связывают с общерусской канонизацией святых.

Мнение исследователя

В научной литературе есть точка зрения, что вначале святые почитались в княжеской среде и, возможно, раздельно. Согласно гипотезе В. Биленкина (США), существовало даже отдельное житие Глеба, а сам культ был Глебо- Борисовским, ибо первые чудеса связаны с именем младшего из братьев. Если сначала святые почитались как "источници цѣльбамъ неоскудеюще", то позднее, к концу XI – началу XII в., культ братьев-целителей трансформировался в культ воинов-защитников Русской земли и стал Борисо-Глебским, выдвинув на первый план старшего брата, особо чтимого в роде Владимира Мономаха. Повторное перенесение мощей святых в 1115 г. закрепляет именно эту форму культа. Борис и Глеб отныне становятся самыми авторитетными национальными святыми. К ним, как к небесным покровителям, неизменно обращаются за помощью в битвах русские князья. Именно они помогли одержать победу над рыцарями войску Александра Невского, предупредив о приближении врага.

Борису и Глебу посвящен целый цикл произведений древнерусской литературы. Кроме летописных повестей в него входят "Чтение о житии и о погублении" Бориса и Глеба , написанное Нестором, анонимное "Сказание и страсть и похвала" святым , к которому в Успенском сборнике XII–XIII вв. примыкает "Сказание о чудесах", возникшее на основе записей, составленных в разное время в Вышегородской церкви. Святым Борису и Глебу посвящены также краткие рассказы в Прологе и "чтения", входящие в богослужебные книги – Паремийники и Служебные минеи.

Научная дискуссия

Очень сложен вопрос о взаимоотношении и хронологии отдельных произведений, составляющих Борисо-Глебский цикл. В настоящее время в науке существует несколько версий о порядке его формирования. Согласно концепции, которой придерживались, в частности, С. А. Бугославский и И. П. Еремин, "Сказание" возникло в последние годы правления Ярослава Мудрого, т.е. в середине XI в.; позднее к нему было присоединено "Сказание о чудесах", составлявшееся разными авторами на протяжении 1089–1115 гг., и уже на этой основе около 1108 г. Нестором было написано "Чтение" о Борисе и Глебе. Иную точку зрения защищали в своих работах А. А. Шахматов, Д. И. Абрамович, Н. Н. Воронин, полагавшие, что "Чтение" первично по отношению к "Сказанию"; оно возникло в 1080-е гг. и вместе с летописной повестью послужило источником для автора "Сказания", изначально включавшего в себя рассказы о чудесах святых и созданного после 1115 г.

"Сказание" и "Чтение" о Борисе и Глебе по своему типу – это жития мучеников, однако конфликт в них носит не столько религиозный, сколько политический характер. Борис и Глеб погибают не от рук язычников или иноверцев; их убивают по приказу брата-христианина, одержимого преступным замыслом: "Избью всю братью свою и прииму власть русскую единъ". Младшие сыновья князя Владимира предпочли смерть борьбе против Святополка. Таким образом, произведения о Борисе и Глебе утверждали важную для своего времени политическую идею родового старшинства в системе княжеского наследования, тем самым выступая за укрепление государственного правопорядка. Эта мысль пронизывает и завещание Ярослава Мудрого сыновьям, помещенное в "Повести временных лет" под 1054 г.: "Се же поручаю в себе мѣсто столъ свой старѣйшому сыну своему, брату вашему Изяславу – Кыевъ, сего послушайте, якоже послушаете мене". Тема вассальной верности раскрывалась в житиях Бориса и Глеба как на примере трагической судьбы братьев, так и через описание подвига слуги Бориса, который прикрыл князя своим телом, восклицая: "Да нс остану тебе, господине мой драгый, да идсжс красота тѣла твоего увядаетъ, ту и азъ съподобленъ буду с тобою съкончати животъ свой!"

Самым совершенным в литературном отношении памятником Борисоглебского цикла специалисты считают анонимное "Сказание и страдание и похвалу мученикам святым Борису и Глебу" , автор которого в отличие от летописца сосредоточил основное внимание на духовной стороне этой исторической драмы. Задача агиографа – изобразить страдания святых и показать величие их духа перед лицом неминуемой смерти. Если в летописной повести Борис не сразу узнает о замысле Святополка, то в "Сказании", получив весть о смерти отца, он предвидит, что Святополк "о биении его помышляеть". Борис поставлен агиографом в ситуацию нравственного выбора: вместе с дружиной идти "воевать Киев" и убить Святополка, как некогда в борьбе за власть поступил его отец, князь Владимир, расправившись со своим братом Ярополком, или собственной смертью положить начало новой традиции в межкняжеских отношениях – традиции христианского смирения и безоговорочного подчинения старшему в роде. Все духовные силы герой сосредоточил на том, чтобы достойно принять мученическую смерть. В этом решении его укрепляют приходящие на память примеры из житийной литературы, когда праведник был убит своими близкими. Борис вспоминает "мучение и страсть" святых Никиты и Вячеслава Чешского "и како святѣй Варварѣ отьць свой убойца бысть".

Хотя Борис идет на гибель добровольно и сознательно, душа его полна тоски и смятения; тяжел и страшен последний сон князя; ноты боли и обиды на брата прорываются в предсмертной молитве Бориса, когда он призывает Бога стать судией между ним и Святополком. Из авторского комментария поступков Бориса видно, что в герое борются противоречивые чувства: с "сокрушенным сердцем", плача, он ожидает убийц, в то же время "радуясь душою", что удостоен от Бога мученического венца. Психологическая сложность характеристики Бориса делает жизненной и по-настоящему трагичной картину его гибели.

Для усиления эмоционального воздействия на читателя автор "Сказания" трижды повторяет сцену убийства князя. Сначала его пронзают копьями в шатре Путьша, Талец, Елович и Ляшко. Затем, когда раненый князь "в оторопе" выбегает из шатра, убийцы призывают друг друга "скончать повеленое". Наконец, тело Бориса, обернутое в шатер, везут на телеге, но Святополку кажется, что противник еще жив и приподнимает голову; объятый ужасом, он посылает варягов, и те пронзают Бориса мечом в сердце.

Сцены мученической смерти князя то и дело прерывают пространные молитвы героя, заставляя убийц с занесенным над жертвой оружием терпеливо ждать, когда тот кончит молиться: "Искусственность таких коллизий, разумеется, понималась читателями, – пишет О. В. Творогов, – но и принималась ими как деталь житийного ритуала. И чем многословнее и вдохновенней молился в предсмертные минуты праведник, чем настойчивее просил он Бога простить его губителям их грех, тем ярче сияла святость мученика и тем рельефнее виделась богопротивная жестокость мучителей".

Экспрессивно-эмоциональная стихия, господствующая в "Сказании", создается путем использования первичных лирических жанров. К ним, кроме молитв и псалмов, относятся плачи и внутренние монологи героев, которые то и дело "глаголааше в сердци своем", "на уме си помышляя". Чувством глубокой скорби полон плач Бориса по умершему отцу. Восходя к традиции устной народной причети по покойному, он рождает сочувствие к осиротевшему. Плач строится как чередование однотипных по структуре предложений с использованием анафоры, повторения первого слова. Он насыщен риторическими возгласами и вопросами-обращениями: "Увы мнѣ, свѣте очию моею, сияние и заре лица моего!.. Увы мнѣ, отьче и господине мой! Къ кому прибѣгну, къ кому възьрю? <...> Сьрдьце ми горить, душа ми съмыслъ съмущаеть и не вѣмь къ кому обратитися и къ кому сию горькую печаль простерети?" Узнав о смерти брата, плачет Глеб, горько сетующий на свое одиночество. Восклицание "Увы мнѣ! Уне бы съ тобою умрети ми..." звучит в его плаче как крик отчаяния. Сила плача удваивается, поскольку Глеб оплакивает и брата, и отца. "Горькие воздыхания" и "жалобные сетования" верных слуг Бориса, для которых он был как "поводырь слепым, одежда нагим, посох старцам, наставник неразумным", сливаются в хор и образуют коллективный плач по князю, "милостивому и блаженному". Интонации плача буквально пронизывают "Сказание", определяя главную тональность повествования. Доминирующую в произведении тему смерти усиливают символика, используемая автором, - символика воды и корабля, связанная с древним погребальным обрядом, и ряд предзнаменований: под Глебом, который по зову Святополка спешит в Киев, спотыкается конь, словно предупреждая хозяина об опасности.

Для "Сказания" характерна тенденция к индивидуализации житийного героя, что противоречило канону, но соответствовало правде жизни. Изображение младшего из князей-мучеников не дублировало характеристики старшего. Глеб неопытнее брата, поэтому с полным доверием относится к Святополку и отправляется по его призыву в Киев, не подозревая ничего дурного, в то время как Бориса мучат мрачные предчувствия и подозрения. Позднее Глеб нс может подавить в себе страх смерти, верит в возможность разжалобить наемных убийц, моля о пощаде: "Не трогайте меня, братья мои милые и дорогие! Не трогайте меня, никакого зла вам не причинившего! Пощадите, братья и повелители мои, пощадите! Какую обиду нанес я брату моему и вам, братья и повелители мои? <...> Не губите меня, в жизни юного, не пожинайте колоса, еще не созревшего, соком беззлобия налитого! Не срезайте лозу, еще не выросшую, но плод имеющую! Умоляю вас и отдаюсь на вашу милость". Эти слова герой произносит с "кротким взором", "заливаясь слезами и ослабев телом", "трепетно вздыхая" "в сердечном сокрушении". Неизвестный агиограф создал один из первых в русской литературе психологических портретов, богатый тонкими душевными переживаниями героя, для которого венец мученика тяжел и преждевремен. Автор сознательно усилил мотив беззащитной юности Глеба, детскости его поступков и слов. Рисуя словесный портрет Бориса, он подчеркнул молодость и красоту героя, видя в этом отражение чистоты и красоты духовной: Борис "тѣлом бяше красьнъ, высокъ", душою же "правьдивъ и щедръ, тихъ, крътъкъ, съмѣренъ". На самом деле братья не были так молоды: они родились от "болгарыни", одной из жен Владимира-язычника, а от крещения князя до его смерти прошло около 28 лет.

Психологически достоверно изображение в "Сказании" житийного антигероя, в роли которого выступает князь Святополк. Он одержим непомерной завистью и гордостью, его сжигают жажда власти и ненависть к братьям. Появление в тексте имени Святополка сопровождается постоянными эпитетами "окаянный", "треклятый", "прескверный", "злый" и др. Средневековый писатель объяснял его поступки и помыслы не только порабощенностью Святополка дьяволом, но и реальными фактами из биографии антигероя. Святополк является воплощением зла, поскольку его происхождение греховно. Его мать, черница, была расстрижена и взята в жены Ярополком; после убийства мужа князем Владимиром она, будучи "непраздной" (беременной), стала женой последнего, таким образом, Святополк – сын сразу двух отцов, являющихся братьями. "Родовой грех", превративший Святополка во "второго Каина", позволяет выявить реальные истоки его ненависти к братьям.

За совершенное преступление Святополк несет достойное наказание. Разбитый в "сѣче злой" Ярославом Мудрым, он бежит с поля боя, но "раслабѣша кости его, яко не мощи ни на кони сѣдѣти, и несяхуть его на носилѣхъ". Топот конницы Ярослава преследует ослабевшего Святополка, и он торопит: "Бежим дальше, гонятся! Горе мне!" Из-за страха возмездия он не может нигде подолгу оставаться и умирает, "неизвестно от кого бегая", в пустынном месте на чужбине, где-то между Чехией и Польшей. Имя Святополка Окаянного становится в древнерусской литературе нарицательным, обозначающим злодея.

В "Сказании" Святополк противопоставлен не только "земным ангелам" Борису и Глебу, но и Ярославу Мудрому, ставшему орудием божественного возмездия убийце и идеальным правителем, который положил конец "крамолам" и "усобицам" на Руси. Символично, что победу над Святополком он одержал на реке Альте, там, где когда-то был убит Борис. В некоторых летописных редакциях "Сказания" победить Святополка Ярославу помогают ангелы, и сама природа обрушивает па братоубийцу молнию, гром и "дождь велик".

Чтобы окружить героев ореолом святости, автор "Сказания" приводит в конце произведения их посмертные чудеса, а в заключительном похвальном слове ставит Бориса и Глеба в один ряд с авторитетными деятелями христианской церкви. Например, он сравнивает их, "защитников отечества", с Димитрием Солунским: "Вы бо тѣмъ и намъ оружие, земля Русьскыя забрала и утвьржение и меча обоюду остра, има же дьрзость поганьскую низълагаемъ и дияволя шатания въ земли попираемъ".

В отличие от традиционного жития, "Сказание" не описывает жизни героев от рождения до смерти, а дает крупным планом только один эпизод – злодейское убийство братьев. Авторская установка на "историзм" повествования также препятствовала признанию "Сказания" собственно житием, поэтому, по мысли И. П. Еремина, возникла потребность в произведении о Борисе и Глебе, где было бы усилено агиографическое начало. Так появилось "Чтение о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба" Нестора , созданное в полном соответствии с церковным каноном.

Житие открывалось пространным риторическим вступлением, где автор обращался к Богу с просьбой просветить его разум, а к читателю – простить его грубость. Излагая всемирную историю от Адама и Евы до крещения Руси, Нестор рассуждал об извечной борьбе сил добра и зла. Публицистический настрой предисловия к житию, где христианизация Руси расценивалась как поворотный момент национальной истории, перекликался со "Словом о Законе и Благодати" митрополита Илариона. Далее, руководствуясь жанровой традицией, Нестор рассказывал о детстве святых и их раннем благочестии. Он уподоблял героев двум светлым звездам на темном небе. Борис и Глеб, как и положено святым, удивляли всех милосердием и кротостью, много и слезно молились, читали жития святых мучеников, словно предчувствуя, что им суждено повторить их подвиг. Князья без колебаний приняли смерть, являясь поборниками христианских идеалов смирения и братолюбия. В заключении приводились чудеса, совершавшиеся у гроба святых.

Как отмечал И. П. Еремин, в "Чтении о Борисе и Глебе" образы героев "суше, строже, схематичнее"; и если в "Сказании" они проникнуты "теплым сентиментальным лиризмом", то у Нестора – "торжественной, почти литургической патетикой". "Чтение" не получило широкого распространения в древнерусской письменности, в то время как "Сказание" пользовалось огромной популярностью и дошло до нас в большом количестве списков.

Недавно М. Ю. Парамонова, оценивая направленность работ, посвященных почитанию князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, резюмировала: «Изучение культа Бориса и Глеба пользовалось приоритетным вниманием в российской медиевистике, отчасти благодаря особенностям соответствующих агиографических источников. Культ стал самым ранним случаем официально установленного почитания святых русского происхождения и породил обширную и богатую литературную традицию. Наиболее выдающиеся российские филологи, текстологи и историки были вовлечены в дискуссии об источниках текстов, принадлежащих к Борисоглебскому циклу. Долгое время проблема происхождения культа обыкновенно сводилась к вопросу о происхождении, датировке и авторстве индивидуальных текстов.

И только в течение последних десятилетий культ начал рассматриваться как сложный феномен, который развивался в системе различных и переплетенных между собой (intricate) факторов, включая христианскую практику почитания святых, дохристианские (или нехристианские) верования и практики, взаимодействие между церковным и светским обществами (communities) и более широкий контекст европейских династических и королевских культов. В связи со специфическим историческим контекстом, в котором культ двух святых князей возник в Киевской Руси, также рождается вопрос о возможных внешних влияниях на этот процесс». В этих строках весьма точно отмечены основные тенденции и линии развития в изучении как почитания святых братьев, так и посвященных им текстов.

Ранчин Андрей Михайлович - Памятники Борисоглебского цикла: текстология, поэтика, религиозно-культурный контекст

М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2017. 512 с.

ISBN 978-5-91244-205-6

Ранчин Андрей Михайлович - Памятники Борисоглебского цикла: текстология, поэтика, религиозно-культурный контекст - Содержание

Предисловие

• Глава первая. К вопросу о текстологии Борисоглебского цикла
• Глава вторая. К вопросу об истории текста летописной повести о Борисе и Глебе
• Глава третья. Сказание и Чтение о Борисе и Глебе в составе Великих Миней Четиих митрополита Макария
• Глава четвертая. Пространственная структура в летописных повестях 1015 и 1019 гг. и в житиях святых Бориса и Глеба
• Глава пятая. Поэтика антитез и повторов в Сказании о Борисе и Глебе
• Глава шестая. К интерпретации историко-богословского введения в Чтении о Борисе и Глебе преподобного Нестора: семантический архетип житий Бориса и Глеба и образцы для почитания
• Глава седьмая. Некоторые наблюдения над функциями реминисценций из Священного Писания в памятниках Борисоглебского цикла
• Глава восьмая. Библейская цитата-топос в Сказании о Борисе и Глебе: традиционное и индивидуальное в древнерусской словесности
• Глава девятая. Об одном странном сравнении в Сказании о Борисе и Глебе
• Глава десятая. Формирование культа святых князей Бориса и Глеба: мотивы канонизации
• Глава одиннадцатая. Памятники Борисоглебского цикла в славянском и западноевропейском контексте: инвариантный сюжет убиения невинного правителя
• Глава двенадцатая. Святость Бориса и Глеба на фоне культов правителей-страстотерпцев: языческие реликты и христианская интерпретация

ПРИЛОЖЕНИЯ

• 1. Святополк Окаянный: установление отцовства
• 2. К вопросам о формировании почитания святых Бориса и Глеба, о времени их канонизации и о достоверности посвященных им текстов

Вместо послесловия

Список сокращений

Библиография

Указатель имен

Ранчин Андрей Михайлович - Памятники Борисоглебского цикла: текстология, поэтика, религиозно-культурный контекст - Вместо послесловия

Как заметил Лермонтов в предисловии ко второму изданию "Героя нашего времени": "Во всякой книге предисловие естьпервая и вместе с тем последняя вещь; оно и служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критики. Но обыкновенно читателям дела нет до нравственной цели и до журнальных нападок, и потому они не читают предисловий».

В моем случае лишним оказывается не предисловие, а послесловие: все, что хотел сказать автор, содержится в главах книги. Делать же какие-либо общие выводы не только излишне, но и преждевременно, ибо изучение памятников Борисоглебского цикла продолжается, а многие заключения автора книги скорее имеют характер осознанных гипотез, нежели претендуют на бесспорную истину. Тем не менее все же выскажу некоторые соображения общего характера.

Текстологическое изучение памятников Борисоглебского цикла приводит меня (не меня первого) к заключению, что взаимоотношения между произведениями, посвященными святым братьям, значительно более сложны, чем простое влияние одних (одного) на другие (другой). Можно предположить, что история сложения этих памятников была более прихотливой и интригующей, чем обычно думается. Каковы были причины этого? Гадательно можно допустить, что это объясняется, например, какими-то политическими причинами, своего рода цензурой, вызванной, к примеру, изначально бытовавшими в не дошедших до нас произведениях упоминаниями о десигнации Бориса отцом, а возможно, и какими-то другими известиями, неблагоприятными для Ярослава Мудрого. (Но точно не известиями о причастности к этой трагедии самого Ярослава; таких известий попросту быть не могло - версия о нем как об убийце одного или обоих братьев несостоятельна.)

Прославление Бориса и Глеба, по-видимому, относится к правлению Ярослава Мудрого, причем не исключено, что ко времени несколько более раннему, чем 1039 г. Почитание Бориса и Глеба сформировалось не как «политический» культ, доминирующими были собственно религиозные мотивы. При этом представление о «вольной жертве» в подражание Христу наслоилось на богатую дохристианскую основу, как это происходило и в случае с культами других правителей или представителей правящих династий, оказавшихся жертвами в борьбе за власть.

Борис и Глеб, несомненно, не воплощают в себе некую чисто русскую святость - подобные святые многочисленны в новокрещеных христианских странах. Однако в их почитании и в их житийных образах есть особый акцент на кротости и готовности с любовью прощать своих врагов. Церковное почитание и трактовка подвига братьев в их житиях осмысляется посредством многочисленных аналогий из Ветхого Завета и, конечно же, в свете христоподобия святых. Подвиг Бориса и Глеба был воспринят на Руси как событие исключительное, равное по своей значимости событиям Священной истории.

При этом летописные и агиографические памятники о братьях-страстотерпцах образуют единую традицию; на латинском Западе, где формировалось почитание невинноубиенных королей и конунгов, историографическая (хроники и саги) и житийная линии далеко не всегда сближались, порой они радикально расходились в оценках и трактовках. Воздействие и крещения, и страстотерпчества Бориса и Глеба на сознание древнерусского правящего слоя оказалось неизмеримо более глубоким, чем аналогичные события в Франкском государстве или в Скандинавии: в Киевской Руси убийства князьями соперников в борьбе за власть после 1015 г. сходят на нет. Таковы некоторые предварительные итоги - выводы, частично совпавшие с тем, что было написано до меня.

К вопросу о текстологии Борисоглебского цикла

Цель данной статьи - рассмотреть соотношение произведений Борисоглебского цикла: летописной повести о убиении Бориса и Глеба, Съказания и страсти и похвалы святую мученику Бориса и Глеба и Чтения о житии и погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба, написанного Нестором (далее обозначаются сокращенно: ЛП, СУ, Чт .).

Соотношение Чт. и СУ трактовалось обычно как первичность либо Чт , либо СУ. В 1916 г. в предисловии к первому тому «Повести временных лет» А. А. Шахматов пришел к выводу о том, что схождения Чт. и СУ можно объяснить влиянием общего источника. Существование несохранившегося произведения о Борисе и Глебе предполагал Д. В. Айналов [Айналов 1910]. В существовании такого произведения убежден Л. Мюллер [Мюллер 2000. С. 83]. ЛП по Начальному своду, составленному около 1095 г. и отразившемуся в Новгородской первой летописи, рассматривается обычно как источник СУ. Далее под ЛП подразумевается повествование об убийстве Бориса и Глеба по Начальному своду; однако, поскольку Новгородская первая летопись не сохранила эту повесть целиком по Начальному своду, а сохранившаяся часть тождественна тексту сказания по Повести временных лет , при сопоставлении ЛП с другими произведениями о Борисе и Глебе я обращаюсь к повествованию о святых братьях в составе Повести временных лет.

Вопрос о соотношении ЛП, СУ и Чт. связывался с вопросом о соотношении их со Съказанием чюдесъ святую страстотьрпьцю Христовоу Романа и Давыда (далее - СЧ ), составленным после 1115 г. и читающимся в древнейшем списке вместе с СУ. А. А. Шахматов связывал СЧ с СУ. Как изначально одно произведение рассматривает СУ и СЧ Н. Н. Воронин. С. А. Бугославский, напротив, считает, что СЧ и СУ первоначально существовали отдельно. В пользу этой точки зрения говорит следующее. В древнейшем списке СУ и СЧ читаются одно за другим, однако не составляют единого произведения. Прежде всего их разделяет то, что СЧ имеет отдельное заглавие, причем это не подзаголовок внутри произведения. СУ заканчивается общей похвалой святым братьям, где сообщается и о чудесах, поэтому автор о чудесах не повествует (я не рассматриваю приписку «О Борисе, какъ бе възъръм», так как она, по-видимому, попала в конец текста случайно). СЧ начинается со вступления (заключения в СЧ нет, поскольку текст, видимо, не дописан). Как доказал С. А. Бугославский, текст СУ в древнейшем списке очень близок к первоначальному [Бугославский 1928. С. XI–XII], причем СУ и СЧ отличаются друг от друга особенностями стиля. Необходимо добавить, что СЧ разительно отличается от СУ и тем, что в СЧ мирским именам братьев предпочитаются христианские. В списках СУ, близких к первоначальному тексту, христианское имя Глеба вообще не приводится. Руководствуясь вышеприведенными соображениями, я не рассматриваю СЧ в своем текстологическом анализе.

Прежде всего сопоставим ЛП и СУ . А. А. Шахматов, отвергая влияние СУ на ЛП , видит доказательство его отсутствия в том, что «житийное сказание не содержит в себе ничего существенного, чего бы не было в летописи, оно отличается от летописного сказания одною риторикой». Однако наличие в тексте СУ дублировок свидетельствует о том, что составитель СУ располагал двумя текстами, связанными с ЛП. Если ЛП и может быть признана источником для СУ, то лишь второстепенным. А. А. Шахматов не признает наличия общего источника для ЛП и СУ, однако текстуальные изыскания опровергают данное мнение. И ЛП , и СУ повествуют о смерти Владимира. В СУ весть о смерти отца получает Борис (ему же сообщают, что Святополк скрывает смерть отца); в ЛП же сначала описывается смерть Владимира и то, как ее утаивают. Далее СУ приводит плач Бориса по отцу и его размышления; сообщается о раздаче даров киевлянам (в ЛП о раздаче даров сообщалось до известия о возвращении Бориса). Вслед за этим повествуется о том, что Святополк приходит в Вышгород и отдает приказ убить Бориса, идет рассуждение о дьяволе и Святополке. После этого читаются: неожиданная фраза - «Тъгда призва к себе» Святополк Путьшу и других (Святополк отдает приказ убить Бориса) и цитата из Соломона (она есть и в ЛП ). Дублируется известие о возвращении Бориса (но нет сообщения Борису о смерти отца, не упоминается о вестнике Святополка).

Во всех редакциях СУ, кроме редакции Торжественника и двух контаминированных, читаем: «Блаженыи же Борись яко же ся бе воротилъ и сталъ бе на Льте шатьры» [Жития 1916. С. 32]. Наличие в этом сообщении плюсквамперфекта может быть вызвано стремлением автора избежать дублировки, так как выше уже говорилось о возвращении Бориса из похода. Но как объяснить, что в форме плюсквамперфекта стоит и предикат сообщения об остановке Бориса на Альте, о чем ранее не упоминалось? Если сообщение об обоих этих событиях взято автором СУ не из более раннего текста, а написано им самим, то почему об остановке на Альте, которую автор относил ко времени до приказа Святополка, пишется после сообщения о приказе, а не до него? Вероятно, объяснение таково. В источнике СУ говорилось о возвращении Бориса и остановке на Альте в форме аориста или имперфекта (это было первое упоминание о возвращении Бориса). Заимствуя это сообщение, автор СУ обратил внимание на то, что в создаваемом им тексте появляется дублировка; чтобы избежать ее, он заменил аорист на плюсквамперфект, однако ошибочно сделал это и в известии об остановке Бориса на Альте, о которой ранее не упоминал.

Анализируемый фрагмент подвергся изменению в редакции Торжественника: «Борись же блаженыи ста на Альте шатры <…>» [Бугославский 1928. С. 6] - пропуск известия о возвращении Бориса и замена плюсквамперфекта аористом явно вызваны стремлением избежать дублировки. Несомненно, что перед нами фрагмент неизвестного текста, и это никак не текст ЛП : сначала Святополк отдает приказ убить Бориса, и лишь потом повествуется о возвращении Бориса. Фрагмент из несохранившегося текста начинается, вероятно, с рассуждения о намерении дьявола погубить Бориса руками Святополка, поскольку это рассуждение должно следовать до приказа Святополка убить Бориса, как мотивировка приказа (именно так они даются в Чт. ).

Если исходить из предположения о том, что на СУ влияла лишь ЛП, то дублировки объяснить невозможно (гипотеза о том, что Чт. также влияло на СУ , не объясняет наличия этих дублировок, ибо в Чт. композиция в целом аналогична композиции СУ до появления дублировок). Но вероятна связь ЛП и с этим неизвестным нам текстом (назовем его условно Житие, далее - Жит. ): в ЛП цитата из Соломона читается, как и в Жит. После дублировок идет текст, близкий к ЛП (это еще раз доказывает наличие связи между ЛП и Жит., поскольку трудно предположить, что составитель СУ использовал Жит. лишь ради дублировок). Дублировка известий о приказе Святополка и возвращении Бориса может быть объяснена тем, что автор - составитель СУ - неправильно поставил знаки на компилируемых текстах и поэтому переписал фрагменты, которые сообщали об известиях, уже упоминавшихся в составляемом тексте.

Надо также отметить, что Жит. нашло отражение не только в СУ , но и в так называемой второй разновидности проложного жития Бориса и Глеба (далее - П2 ). Д. И. Абрамович предполагал, что П2 опирается на СУ [Жития 1916. С. XVI]. Однако композиция П2 сходна с композицией Жит.: сначала Святополк отдает приказ убить Бориса, потом - возвращение Бориса и его остановка на Альте. Отсутствует упоминание о вести Борису по поводу смерти отца (этого упоминания нет и в той части СУ, которая восходит к Жит., но есть в начальном фрагменте). Так как трудно согласиться с тем, что составитель П2 опустил известие об этом сообщении (оно читается в первой разновидности проложного жития), то остается предположить, что в Жит. данного известия не было, как, возможно, и рассказа о вестнике Святополка явившемся к Борису со словами о мире (читается в ЛП , начальной части СУ, первой разновидности проложного жития). Тот факт, что в П2 говорится о том, что приказ убить Бориса был отдан Святополком в Вышгороде, а во фрагменте из Жит. в СУ об этом не сообщается, можно объяснить тем, что автор СУ отказался от включения его в текст с целью избежать дублировки, либо один из переписчиков опустил этот эпизод.

Очень сложно объяснить композиционное отличие ЛП от начальной части СУ. То, что об остановке Бориса на Альте в ЛП повествуется до сообщения о приказе Святополка убить его, а в начальном фрагменте СУ об остановке Бориса вообще не говорится, позволяет утверждать, что СУ едва ли восходит к ЛП и в этом фрагменте. Жит. имеет определенную близость к ЛП, но об остановке Бориса на Альте в Жит. сообщается после приказа Святополка, а не до него, как в ЛП. Возможно, ЛП и СУ опираются на общий источник: Древнейший летописный свод (далее - ДСв. ). В нем известия о смерти Владимира и возвращении Бориса читались, видимо, в той же последовательности, что и в ЛП и начальной части СУ (до дублировки): возвращение Бориса, сообщение ему о смерти отца, весть от Святополка о мире, приказ Святополка убить Бориса. Автор Жит. не использовал текст ДСв. В Жит. содержится известие о приказе Святополка убить Бориса, затем говорится о возвращении Бориса и остановке его на Альте. О вестнике Борису, оповестившем князя о смерти отца, и о посольстве Святополка с предложением мира в Жит. не сообщалось. Автор ЛП заимствует из Жит. упоминание об остановке Бориса на Альте. Автор СУ по ошибке заимствовал из Жит. не только нужное ему сообщение об остановке Бориса на Альте (возможно, многие общие сообщения ЛП и СУ восходят именно к Жит., а не к ДСв.), но и сообщение о приказе Святополка и о возвращении Бориса, о чем автор СУ уже упоминал. Разумеется, так как сам факт существования Жит. - всего лишь выдвинутая мною гипотеза, а характер летописной повести об убиении Бориса и Глеба в составе ДСв. нам неизвестен, решение вопроса о соотношении ЛП, СУ, Жит. и ДСв. - не более чем предположение.

Для установления характера связей между ЛП, СУ и Чт. особенно важен эпизод убийства Бориса. В ЛП о нем сообщается следующее: Бориса ранят и везут на телеге; о том, что он дышит, сообщают Святополку. Святополк посылает двух варягов убить Бориса. Один из них убивает Бориса ударом меча в сердце. В СУ о смерти Бориса сообщается дважды: сначала он умирает около шатра, затем его убивают варяги (так же, как в ЛП ). В Чт. Бориса убивают около шатра ударом в сердце; убийства варягами здесь нет.

А. А. Шахматов приводит именно этот эпизод как доказательство влияния Чт. на СУ . В пользу гипотезы, согласно которой СУ не могло влиять на Чт., говорит и отсутствие в Чт. таких эпизодов, читающихся в СУ, как молитва Бориса перед иконой, размышления его о мучениках, плач окружающих по Борису, речь отрока Георгия. Эти эпизоды подчеркивают праведность Бориса и ничем не нарушают агиографического канона. То, что СУ не было источником Чт., доказывает прежде всего отсутствие в Чт. размышлений Бориса о мучениках. Нестор (как в Чт., так и в Житии Феодосия Печерского ) довольно часто проводит параллели между описываемым святым и другими святыми. Таким образом, нет оснований считать, что СУ оказало влияние на Чт., как это предполагал С. А. Бугославский. На мой взгляд, отличие СУ и ЛП от Чт. может быть объяснено предложенной гипотезой о соотношении этих произведений с ДСв. и Жит. Как предполагал А. А. Шахматов, в описании убийства Бориса автор Чт. пользуется ДСв. [Шахматов 1908. С. 64–66]; ср. [Шахматов 2001. С. 54–57]. Версия об убийстве Бориса варягами принадлежит автору Жит. Составители ЛП и СУ пользовались как версией ДСв., так и версией Жит., с чем и связаны алогичность описания убийства Бориса и дублировка в СУ .

Все рассмотренные выше схождения ЛП, СУ и Чт. не опровергают гипотезу о том, что ЛП, СУ и Чт. не имеют прямой связи друг с другом, выявляя тем самым проблематичность гипотез А. А. Шахматова (Чт. - источник СУ ) и С. А. Бугославского (СУ - источник Чт.).

Следующий существенный эпизод - убийство Святополком Глеба. В ЛЯ об убийстве Глеба читаем: Глеб, призываемый Святополком, отправляется в Киев; Ярославу приходит весть от Предславы о смерти Владимира и об убийстве Бориса Святополком; Ярослав посылает вестника к Глебу; Глеб узнает о смерти отца и брата, молится. Далее в рассказе о Ярославе в Новгороде повествуется о том, что «в ту же нощь приде ему весть ис Кыева от сестры его Передъславы си: „Отець ти умерлъ, а Святополк седить ти в Киеве, убивъ Бориса, а на Глеба посла, а блюдися его повелику“» [ПЛДР XI–XII. С. 154]. Известие, полученное Ярославом от сестры, А. А. Шахматов рассматривает как вставку, объясняя это тем, что составителю Новгородского свода (из которого заимствует известия о Ярославе Мудром в Новгороде составитель Киевского Начального свода) не могло быть известно, от кого получил весть Ярослав. «Но если составитель Начального свода вставил слова „ис Кыева оть сестры его Передъславы“ в новгородский рассказ о сборах Ярослава, то ему уже можно приписать вставку приведенного выше сообщения о том, что в то время, когда Глеб ехал в Киев, к Ярославу пришла весть от Передславы о смерти отца и убиении Бориса и что Ярослав послал известие об этом Глебу» [Шахматов 1908. С. 80].

А. А. Шахматов приводит и другие доказательства в пользу гипотезы о вторичности известия о сообщении, присланном Предславой Ярославу.

Сообщение об извещении Глеба Ярославом, близкое к ЛП, читается и в СУ (в Чт. об убийстве Глеба рассказывается иначе - Глеб бежит от Святополка). Д. В. Айналов приводит доказательства того, что весть Предславы и предостережение Ярослава - позднейшие вставки. Надо, однако, заметить, что первое из доказательств вторичности предостережения Глеба Ярославом в СУ очень спорно. Фраза: «Уже не имамъ васъ видети в житии семь, зане разлучаемъ еемь отъ васъ с нужею» может относиться лишь к дружине. Обращение «спасися» можно адресовать и умершему. Поэтому слова Глеба возможно трактовать как заступничество за умерших: Бог может внять милосердной молитве святого (ср., например, r Хоженый Богородицы по мукам ). Но есть и чисто текстуальные доказательства того, что обращение Глеба «спасися» могло читаться только в СУ, т. е. оно возникло одновременно с включением в текст сообщения о вести Ярослава Глебу. Если обращение Глеба «спасися» к отцу, матери и брату Борису вполне понятно (Борис и Глеб были сыновьями Владимира I от одной и той же матери), то как понять его обращение к Ярославу и Святополку? Вероятнее всего предположить, что указанные в тексте внесения возникли под влиянием сообщения о вести Ярослава Глебу (тогда понятно и то, почему из всех братьев Глеб выделяет именно Ярослава, и то, откуда известно Глебу, кто его убийца). Но в дальнейшем Глеб говорит о Борисе как стоящем у престола Бога (этот фрагмент мог появиться только одновременно с сообщением Ярослава Глебу об убийстве брата). Перед тем же Глеб обращается к Борису «спасися» (из второго же обращения следует, что Глеб мыслил о Борисе как об уже спасшемся). По-видимому, фрагмент с речью Глеба не мог быть внесен в текст тем же автором, что и фрагмент со второй речью. Так как вторая речь тесно связана с извещением Глеба о смерти Бориса, она не могла появиться до этого извещения. Слова Глеба в первой речи о Святополке и Ярославе также едва ли могли быть написаны ранее появления в тексте сообщения вести Глебу. Мнимость противоречия между обращением Глеба к Владимиру и Борису («спасися») и известием о их смерти доказывает то, что в это обращение вносятся и слова к Ярославу и Святополку, основывающиеся на известии, полученном Глебом от Ярослава. Но противоречие между двумя речами Глеба столь значительно, что обращения к Ярославу, Святополку и Борису, скорее всего, не могут принадлежать одному и тому же автору, хотя оба фрагмента основываются на вести Глебу.

Учитывая текстологические данные о существовании двух текстов, на которые опиралось СУ, можно предложить следующее толкование. В тексте ДСв. отсутствовала весть Ярослава Глебу. Автор Жит., не знакомый с ДСв., сообщает о вести Глебу и одновременно пишет молитву Глеба с обращениями к Ярославу и Святополку. Автор-составитель СУ вписывает в текст молитву Глеба к Борису. Отмеченное Д. В. Айналовым противоречие между известием Глебу об умысле Святополка и его ожиданием почестей от убийц объясняется тем, что первое сообщение принадлежит автору Жит. (откуда оно и попадает в ЛП ), а второе - ДСв. Этому же своду принадлежит и сообщение о том, что Глеб поплыл навстречу убийцам. Автор ЛП, пользуясь Новгородским сводом, вставляет в его фрагмент имя Предславы. Он же сокращает Жит. (отбрасывая как противоречащую сообщению об известии Глеба фразу, где говорится, что Глеб ожидал почестей от убийц); а сообщение о том, что Глеб поплыл навстречу убийцам, заменяет словами о том, что он стоял на Смядыни. Автор СУ оставляет версию ДСв. и Жит. о плывущем навстречу убийцам Глебе, так как она соответствует агиографическому канону поведения святого (ср. поведение Бориса перед убийством). Правда, как полагает А. А. Шахматов, в ДСв. читалась та же версия убийства Глеба, что и в Чт. Нестора. Если, вслед за А. А. Шахматовым, признать, что в описании убийства Бориса ДСв тождествен с Чт. Нестора, то сообщение об ожидании Глебом почестей («целования») могло читаться только в Жит., но не в ДСв. (ибо там Глеб бежал от Святополка, зная о готовящемся убийстве). Сообщение об ожидании Глебом почестей, несомненно, первично по отношению к известию о предупреждении его Ярославом. Тогда получается, что в СУ второе сообщение могло попасть только из ЛП. В этом случае ЛП все-таки признается источником СУ, хотя и второстепенным. Вторую речь Глеба, где Борис удостаивается предстояния перед Богом, можно считать вставкой более поздней по отношения к СУ в целом. Однако эта версия не опровергает решающего значения не дошедших до нас текстов. Слова СУ «а сь целования чаяяше отъ нихъ прияти» [Жития 1916. С. 40] не встречаются в ЛП и, следовательно, не могли оттуда попасть в СУ. Они не могли быть написаны и автором СУ, так как явно противоречат сообщению о предостережении Глеба Ярославом. Следовательно, и в этом эпизоде прослеживается влияние не дошедшего до нас текста.

Попытаемся обобщить полученные выше результаты. В своей работе автор СУ опирался на два текста. ЛП (по Начальному своду) либо не влияла на СУ вообще, либо ее можно рассматривать как дополнительный источник, поскольку она влияла на текст СУ, идентичный в остальном нам известному.

Таким образом, результаты текстологического сопоставления ЛП, СУ и Чт. предполагают существование двух несохранившихся произведений о Борисе и Глебе, одно из которых можно отождествить с ДСв. Чт., восходящее к ДСв., ближе к СУ, чем к ЛП [Жития 1916. С. VII–X]. Чт. ближе по композиции к части СУ , восходящей к ДСв., и к ЛП. Текстологические схождения между СУ и ЛП, которых нет в Чт., можно объяснить влиянием Жит. (фактами, доказывающими влияние Жит. на Чт., мы не располагаем).

А. А. Шахматов предполагал в числе письменных источников Древнейшего свода «краткую запись Вышегородской церкви об их (братьев. - А.Р. ) убиении, погребении, обретении мощей, прославлении и об их чудесах» ([Шахматов 1908. С. 476]; ср. [Шахматов 2001. С. 340], литературно не обработанную. Однако, как утверждает сам А. А. Шахматов, прославление Бориса и Глеба «было важно не только для церкви, но и для правящего князя» ([Шахматов 1908. С. 474]; ср.: [Шахматов 2001. С. 339]), т. е. Ярослава, при котором и был составлен ДСв .. О том, что записи о чудесах братьев не относятся к числу источников Дсв., свидетельствует их отсутствие в дошедших до нас летописях.

Наконец, текстологические данные дают некоторые основания для суждений о времени написания СУ . Первоначальный текст СУ использовал Древнейший свод и, вероятно, не использовал Начальный. Начальный свод был составлен около 1095 г. По крайней мере, трудно предположить, что СУ составлено около 1113–1118 гг., когда были созданы редакции Повести временных лет, в которые под 1015 г. входило повествование, близкое Начальному своду. Впрочем, высказанные предположения носят характер исключительно гипотетический.

Из книги Хронолого-эзотерический анализ развития современной цивилизации. Книга 4. За семью печатями автора Сидоров Георгий Алексеевич

Из книги Когда? автора Шур Яков Исидорович

ТРИ ЦИКЛА Цикл Луны Трудную задачу поставил Никейский собор, скрепив празднование пасхи с первым весенним полнолунием. Ведь начало весны зависит от положения Солнца, а полнолуние - от движения Луны. Христиане обязаны были пользоваться юлианским солнечным календарем,

Из книги В просторы космоса, в глубины атома [Пособие для учащихся] автора Сворень Рудольф Анатольевич

Труженики "нулевого цикла" или рассказ о том, как извлекли из жидкого азота полупроводниковые лазеры, заставили их непрерывно излучать при комнатной температуре и переместили частоту излучения в диапазон видимого света. Слова «нулевой цикл» - узаконенный строительный

Из книги Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»? автора Тененбаум Борис

Л. Лосев Из цикла «Итальянские стихи» ПАЛАЦЦО ТЕ Однажды кто-то из Гонзаг построил в Мантуе палаццо, чтоб с герцогиней баловаться и просто так – как власти знак. Художник был в расцвете сил, умея много, много смея, он в виде человекозмея заказчика изобразил. Весь в

Из книги Все о Москве (сборник) автора Гиляровский Владимир Алексеевич

Из цикла «Трущобные люди» Человек и собака – Лиска, ляг на ноги да погрей их, ляг! – стуча от холода зубами, проворчал нищий, стараясь подобрать под себя ноги, обутые в опорки и обернутые тряпками.Лиска, небольшая желтая культяпая дворняжка, ласково виляя пушистым

Из книги История Нового времени. Эпоха Возрождения автора Нефедов Сергей Александрович

КОНЕЦ ЦИКЛА Мы видим жизни постепенный ход И это сходство будущего с прошлым С успехом позволяет говорить О вероятьи будущих событий Шекспир. Генрих IV. Шведское нашествие принесло с собой катастрофу, охватившую треть Европы: это было окончание демографического цикла,

Из книги Древнерусская литература. Литература XVIII века автора Пруцков Н И

6. Памятники Куликовского цикла Куликовская битва взволновала не только современников, но долго интересовала русских людей и после 1380 г. Неудивительно поэтому, что Мамаеву побоищу посвящено несколько литературных памятников, создававшихся в разное время. Различны все

Из книги Повседневная жизнь России под звон колоколов автора Горохов Владислав Андреевич

Из книги Россия: критика исторического опыта. Том1 автора Ахиезер Александр Самойлович

Из книги Русская история: мифы и факты [От рождения славян до покорения Сибири] автора Резников Кирилл Юрьевич

4.2. Былины киевского цикла О былинах. Былины - эпические сказания восточных славян, повествующие о событиях XI - XIV вв. Истоки былин лежат в языческой мифологии, повествуют они о временах Киевской Руси, но сложились они, когда уже началось разделение восточных славян на три

Из книги Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII?XV вв. автора Рудаков Владимир Николаевич

Приложение 1 «Духъ южны» и «осьмый час» в «Сказании о Мамаевом побоище» (К вопросу о восприятии победы над «погаными» в памятниках «куликовского цикла») (Впервые опубликовано: Герменевтика древнерусской литературы Сб. 9. М., 1998. С. 135–157) Среди памятников «куликовского

Из книги Раджпуты. Рыцари средневековой Индии автора Успенская Елена Николаевна

Обряды жизненного цикла Обряды жизненного цикла - особая забота семьи. Обряды жизненного цикла, или иначе обряды перехода, знаменуют собою переход человека из одного социального состояния в следующее, из одной стадии жизни в другую. В самом общем плане это всем нам

Из книги История Угреши. Выпуск 1 автора Егорова Елена Николаевна

Из книги Полное собрание сочинений. Том 23. Март-сентябрь 1913 автора Ленин Владимир Ильич

К вопросу о политике министерства народного просвещения{64} (дополнения к вопросу о народном просвещении) Наше министерство народного, извините за выражение, «просвещения» чрезвычайно похваляется тем, что расходы его растут особенно быстро. В объяснительной записке

Из книги Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий автора Мечковская Нина Борисовна

Из книги Русские горки. Конец Российского государства автора Калюжный Дмитрий Витальевич

Завершение цикла Сталина Особенность социальных наук, помимо прочего, в том, что объекты их исследования обычно сами говорят о себе. Это, с одной стороны, - благо, но с другой - источник дополнительных трудностей и заблуждений. Из-за этого главным в исследовании