Оз повесть о любви и тьме. Оз Амос

Амос
Оз

Повесть о любви и тьме

Известный израильский писатель Амос Оз родился в 1939 году в Иерусалиме. Он является автором двадцати двух книг, которые переведены на тридцать четыре языка. На русском языке были опубликованы романы «Мой Михаэль», «До самой смерти», «Черный ящик, «Познать женщину».
Перед нами новая книга Амоса Оза - «Повесть о любви и тьме». Любовь и тьма - две силы, действующие в этом автобиографическом произведении, написанном как захватывающий роман. Это широкое эпическое полотно воссоздает судьбоносные события национальной истории, преломленные через судьбы родных и близких автора, через его собственную судьбу. Писатель мужественно отправляется в путешествие, ведущее его к тому единственному мигу, когда судьба мечтательного подростка трагически ломается и он решительно уходит в новую жизнь. Используя все многообразие литературных приемов, которые порой поражают даже искушенного читателя, автор создает портрет молодого художника, для которого тайны собственной семьи, ее страдания и несбывшиеся надежды становятся сердцевиной его творческой жизни. Большое место занимают в книге те, с кем жизнь сводила юного героя, - известные деятели эпохи становления Еврейского государства, основоположники ивритской культуры: Давид Бен-Гурион, Менахем Бегин, Шаул Черниховский, Шмуэль Иосеф Агнон, Ури Цви Гринберг и другие. Сложные переплетения сюжета, потрясающая выразительность многих эпизодов, мягкая ирония - все это делает «Повесть о любви и тьме» глубоким, искренним, захватывающим произведением. Неслучайно в Израиле продано более 100.000 экземпляров этой книги, и, переведенная на многие языки, она уже перешагнула границы нашей страны. В 2005 году Амос Оз удостоен одной из самых престижных мировых премий - премии Гёте.

Виктор
Радуцкий

АМОС ОЗ
ПОВЕСТЬ О ЛЮБВИ И ТЬМЕ

Я родился и вырос в крошечной квартирке с низкими потолками. В ней было около тридцати квадратных метров, и располагалась она на самом нижнем этаже. Родители спали на диване, который, когда его по вечерам раздвигали, занимал почти всю их комнату. Ранним утром этот диван, бывало, заталкивали в самого себя, постельные принадлежности прятали во тьму нижнего ящика, матрас переворачивали, все закрывали, закрепляли, застилали светло-коричневым покрывалом, разбрасывали несколько вышитых подушек в восточном стиле - и не оставалось никаких улик ночного сна. Таким образом, комната родителей служила и спальней, и кабинетом, и библиотекой, и столовой, и гостиной. Напротив располагалась моя каморка - стены ее были выкрашены в светло-зеленый цвет, половину пространства занимал пузатый одежный шкаф. Темный коридор, узкий и низкий, слегка изогнутый, напоминающий вырытый узниками для побега подземный ход, соединял эти две комнатушки с кухонькой и закутком туалета. Тусклая электрическая лампочка, заключенная в железную клетку, едва освещала этот коридор, и мутный свет этот не гас даже в дневные часы. В комнате родителей и в моей было по одному окошку. Защищенные железными жалюзи, они, казалось, старательно моргали, изо всех сил пытаясь увидеть восток, но видели только запорошенный пылью кипарис да забор из нетесаных камней. А кухня и туалет сквозь свое зарешеченное оконце выглядывали во дворик, залитый бетоном и окруженный высокими, словно тюремными, стенами. Там, в этом дворике, куда не проникал ни единый солнечный луч, медленно умирал бледный цветок герани, посаженный в ржавую жестяную банку из-под маслин. На подоконниках у нас всегда стояли плотно закрытые банки с солеными огурцами, а также кактус, окопавшийся в земле, заполнявшей вазу, которой из-за трещины пришлось переквалифицироваться в обычный цветочный горшок.
Квартира эта была полуподвальной: нижний этаж дома был вырублен в склоне горы. Эта гора соседствовала с нами через стену - иметь такого соседа было нелегко: ушедший в себя, молчаливый, одряхлевший, меланхоличный, с привычками застарелого холостяка, всегда строго оберегающий полную тишину, погруженный в дрему, в зимнюю спячку, этот сосед-гора никогда не передвигал мебель, не принимал гостей, не шумел и не причинял хлопот. Но через две общие с нашим печальным соседом стены к нам просачивался легкий, но неистребимый запах плесени, мы постоянно ощущали влажный холод, тьму и безмолвие.
Так получалось, что на протяжении всего лета у нас сохранялось немного зимы. Гости, бывало, говорили:
- Как у вас приятно в день, когда из пустыни дует раскаленный ветер, как нежарко и спокойно, даже, можно сказать, прохладно. Но как вы здесь устраиваетесь зимой? Не пропускают ли стены сырости? Не действует ли все это зимой несколько угнетающе?
Обе комнаты, кухонька, туалет и особенно соединяющий их коридор были темными. Весь дом был заполнен книгами: отец читал на шестнадцати или семнадцати языках и говорил на одиннадцати (на всех - с русским акцентом). Мама говорила на четырех или пяти языках и читала на семи или восьми. Если они хотели, чтобы я их не понял, то говорили друг с другом по-русски или по-польски. (Они довольно часто хотели, чтобы я их не понимал. Когда однажды мама случайно в моем присутствии сказала о ком-то на иврите «племенной жеребец», отец сердито одернул ее по-русски: "Что с тобой? Разве ты не видишь, что мальчик рядом с нами?")
Основываясь на своих представлениях о культурных ценностях, книги они читали главным образом на немецком и английском, а сны, приходящие к ним по ночам, наверняка видели на идише. Но меня они учили только ивриту: возможно, из опасения, что знание языков сделает меня беззащитным перед соблазнами Европы, такой великолепной и такой убийственно опасной.
В иерархии ценностей моих родителей Запад занимал особое место: чем «западнее», тем выше культура. Толстой и Достоевский были близки их «русским» душам, и все-таки мне казалось, что Германия - даже несмотря на Гитлера - представлялась им страной более культурной, чем Россия и Польша, а Франция опережала в этом смысле и Германию. Англия в их глазах стояла выше Франции. Что же касается Америки, то здесь они пребывали в некотором сомнении: разве там не стреляют в индейцев, не грабят почтовые поезда, не моют золото и не охотятся за девушками как за добычей?..
Европа была для них вожделенной и запретной Землей Обетованной - краем колоколен, церковных куполов, мостов, площадей, мощенных древними каменными плитами, улиц, по которым бегут трамваи, краем заброшенных деревень, целебных источников, лесов, снегов, зеленых лугов…
Слова «изба», «луг», «девушка, пасущая гусей» притягивали и волновали меня все мое детство. От них исходил чувственный аромат подлинного мира - полного безмятежности, далекого от пыльных жестяных крыш, свалок, зарослей колючек, выжженных холмов Иерусалима, задыхающегося под гнетом раскаленного лета. Стоило только прошептать «луг», сразу же слышалось мне журчание ручья, мычание коров и перезвон колокольчиков на их шеях. Зажмурив глаза, видел я прекрасную девушку, пасущую гусей, и она казалась мне до слез сексуальной - задолго до того, как я что-либо узнал о сексе.
Спустя много лет я узнал, что Иерусалим в двадцатые - сороковые годы, во времена британского мандата, был городом потрясающе богатой и разнообразной культуры. Это был город крупных предпринимателей, музыкантов, ученых и писателей. Здесь творили Мартин Бубер, Гершом Шолем, Шмуэль Иосеф Агнон и многие другие великие мыслители и деятели искусстг ва. Порой, когда мы шли по улице Бен-Иегуда или по бульвару Бен-Маймон, отец шептал мне: «Вон там идет ученый с мировым именем». Я не понимал, что он имеет в виду. Я думал, что, «мировое имя» связано с больными ногами, потому что довольно часто слова эти относились к какому-нибудь старику, одетому даже летом в костюм из плотной шерсти и тростью нащупывающему дорогу, потому что ноги его едва передвигались.
Иерусалим, на который с почтением взирали мои родители, лежат далеко от нашего квартала: этот Иерусалим можно было найти в Рехавии, утопающей в зелени и звуках рояля, в трех-четырех кафе с золочеными люстрами на улицах Яффо и Бен-Иегуда, в залах ИМКА, в гостинице «Царь Давид»… Там еврейские и арабские ценители культуры встречались с учтивыми, просвещенными, широко мыслящими британцами, там, опираясь на руку джентльменов в темных костюмах, плыли и порхали томные женщины с длинными шеями, в бальных платьях, там проходили музыкальные и литературные вечера, балы, чайные церемонии и утонченные беседы об искусстве… А может быть, такой Иерусалим - с люстрами и чайными церемониями - и не существовал вовсе, а был только в воображении обитателей нашего квартала Керем Авраам, где жили библиотекари, учителя, чиновники, переплетчики. Во всяком случае, тот Иерусалим не соприкасался с нами. Наш квартал, Керем Авраам, принадлежал Чехову.
Когда, спустя годы, я читал Чехова (в переводе на иврит), то не сомневался, что он - один из нас: дядя Ваня ведь жил прямо над нами, доктор Самойленко склонялся надо мной, ощупывая своими широкими ладонями, когда я болел ангиной или дифтеритом, Лаевский с его вечной склонностью к истерикам был маминым двоюродным братом, а Тригорина мы, случалось, ходили слушать в Народный дом на субботних утренниках.
Конечно же, окружавшие нас русские люди были самыми разными - так, было много толстовцев. Некоторые из них выглядели точь-в-точь как Толстой. Увидев впервые портрет Толстого - коричневую фотографию в книге, я был уверен, что много раз встречался с ним в наших местах. Он прохаживался по улице Малахи или спускался по улице Овадия - величественный, как праотец Авраам, голова его не покрыта, седая борода развевается на ветру, глаза мечут искры, в руке сук, служащий ему посохом, его крестьянская рубаха, спускающаяся поверх широких штанов, перепоясана грубой веревкой.
Толстовцы нашего квартала (родители называли их на ивритский лад - «толстойщики») были все воинствующими вегетарианцами, блюстителями морали, они стремились исправить мир, всеми силами души любили природу, любили все человечество, любили каждое живое существо, кем бы оно ни было, они были воодушевлены пацифистскими идеями и полны неизбывной тоски по трудовой жизни, простой и чистой. Все они страстно мечтали о настоящей крестьянской работе, в поле или фруктовом саду, но даже собственные непритязательные комнатные цветы в горшках им вырастить не удавалось: то ли поливали их столь усердно, что цветы отдавали Богу душу, то ли забывали поливать. А возможно, виновата в этом была враждебная нам британская администрация, имевшая обыкновение сильно хлорировать воду.
Некоторые из толстовцев сошли, казалось, прямо со страниц романов Достоевского: снедаемые душевными муками, непрерывно ораторствующие, задавленные собственными инстинктами, обуреваемые идеями. Но все они, и толстовцы и «достоевцы», все эти обитатели квартала Керем Авраам, по сути, вышли «из Чехова».
Все, что простиралось за пределами нашего маленького мирка и звучало для меня как одно слово - весь мир, называлось у нас обычно большой мир. Но были у него и другие имена: просвещенный, внешний, свободный, лицемерный. Я познавал этот мир с помощью коллекции марок - Данциг, Богемия и Моравия, Босния и Герцеговина, Убанги-Шари, Тринидад и Тобаго, Кения-Уганда-Танганьика. весь мир был далеким, манящим, волшебным, но полным опасностей и враждебным нам: евреев не любят - потому что они умны, остры на язык, потому что они преуспевают, но также и потому, что они шумны и, главное, рвутся быть впереди всех. Не нравится и то, что мы делаем здесь, в Эрец-Исраэль: уж больно глаза у людей завидущие - им не дает покоя даже этот клочок земли, где нет ничего, кроме болот, скал и пустыни. Там, в большом мире, все стены были покрыты подстрекательскими надписями: «Жиды, убирайтесь в Палестину!» Вот мы и прибыли в Палестину, и теперь весь мир поднялся и орет: «Жиды, убирайтесь из Палестины!»
Не только весь мир, но даже Эрец-Исраэль была далека от нас: где-то там, за горами, формируется новая порода евреев-героев, порода загорелых, крепких, молчаливых, деловых людей, совсем не похожих на евреев, живших в диаспоре, совсем не похожих на обитателей квартала Керем Авраам. Парни и девушки - первопроходцы, осваивающие новые земли, упорные, смуглые от солнца, немногословные, сумевшие поставить себе на службу даже ночную тьму. И в отношениях парней с девушками, равно как и в отношениях девушек с парнями, они уже сломали все запреты, прорвали все препоны. Они ничего не стыдятся.
Мой дедушка Александр как-то заметил:
- Они верят, что в будущем это будет совсем просто - парень сможет подойти к девушке и попросить у нее это, а возможно, девушки даже не станут дожидаться такой просьбы, а сами предложат это, как предлагают стакан воды.
Близорукий дядя Бецалель возмущенно возразил, стараясь сохранить вежливый тон:
- Но ведь это же большевизм самой высшей пробы! Так вот запросто разрушить очарование тайны?! Так запросто отменить всякое чувство?! Превратить нашу жизнь в стакан теплой воды?!
Дядя Нехемия из своего угла вдруг затянул, то ли подвывая, то ли рыча, как загнанный зверь, куплет из песни:
Ой, мама, дорога трудна и длин-на,
Тро-пи-инка петляет упря-ямо.
Бреду я, шатаясь, и даже лу-на
Сейчас ко мне бли-же, чем ма-ма…
Тут тетя Ципора вмешалась по-русски:
- Ну хватит, довольно. Вы все с ума посходили? Ведь мальчик вас слушает!
И тут все перешли на русский.
Первопроходцы, осваивающие новые земли, существовали где-то за нашим горизонтом, где-то в долинах Галилеи и Самарии. Закаленные парни с горячими сердцами, умеющие сохранять спокойствие и рассудительность. Крепкие, хорошо сложенные девушки, прямодушные и сдержанные, словно они уже все постигли, все знают, и ты тоже им понятен, и понятно то, что приводит тебя в смущение и замешательство, но, тем не менее, они относятся к тебе доброжелательно и уважительно - не как к ребенку, а как к мужчине, который пока что просто не вышел ростом.
Такими они представлялись мне, эта парни и девушки, осваивающие новые земли, - сильными, серьезными, владеющими какой-то тайной. Они могли, собравшись в круг, петь песни, пронзающие сердце любовным томлением, и легко переходить от них к песням шуточным или к таким, что полны дерзкой страсти и ужасающей откровенности, вгоняющей в краску. Им ничего не стоило пуститься в бурный, неистовый, доводящий до экстаза танец, и в то же время они способны были к серьезным размышлениям в одиночестве. Их не пугала жизнь в шалаше, построенном прямо в поле, и никакая тяжелая работа. Они жили, следуя своим песенным заповедям: «Дан приказ - мы всегда готовы!», «Парни твои принесли тебе мир на плуге, сегодня они несут тебе мир на вин-тов-ках», «Куда бы ни послали нас - мы пойдем». Они умели скакать на необъезженной лошади и водить гусеничный трактор, владели арабским, им были знакомы потаенные пещеры и русла пересыхающих рек, они умели обращаться с револьвером и ручной гранатой, и при этом они читали стихи и философские книги, были эрудитами, способными отстоять свое мнение, но скрывающими свои чувства.
1

Уж если у тебя больше не осталось слез, чтобы плакать, так не плачь. Смейся.

Знаешь, что главное? Что должна женщина искать в своём мужчине? Она должна искать как раз качество, отнюдь не кружащее голову, но куда более редкое, чем золото: порядочность. Возможно, ещё и доброе сердце. Сегодня, чтоб ты знал, сегодня порядочность, на мой взгляд, намного важнее доброго сердца. Порядочность - это хлеб. А доброе сердце - это уже масло. Или - мёд.

Оз Амос. Повесть о любви и тьме

Одиночество - это как удар тяжелого молота: стекло оно разобьет вдребезги, но сталь закалит.

Оз Амос. Повесть о любви и тьме

Но что есть ад? Что есть рай? Ведь все это только внутри нас. В нашем доме. И ад, и рай можно найти в каждой комнате. За любой дверью. Под каждым семейным одеялом. Это так: чуть-чуть злости - и человек человеку ад. Немного милости, немного щедрости - и человек человеку рай...

Оз Амос. Повесть о любви и тьме

Шелест крыльев вдохновения можно услышать только там, где лицо покрыто потом: вдохновение рождается из усердия и точности.

Оз Амос. Повесть о любви и тьме

Никто, никто ничего не знает про другого. Даже про близкого соседа. Даже про своего мужа или жену. Ни про родителей своих, ни про детей. Ничего. И никто не знает ничего о себе самом. Ничего не знает. А если порой на мгновение кажется, что знаем, то это ещё хуже, потому что лучше уж вообще ничего не знать, чем жить, заблуждаясь. Впрочем, кто знает? И всё-таки, если хорошенько подумать, может быть, немного легче жить, заблуждаясь, чем пребывать во тьме?

Повесть о любви и тьме Амос Оз

(Пока оценок нет)

Название: Повесть о любви и тьме

О книге «Повесть о любви и тьме» Амос Оз

Амос Оз один из наиболее известных израильских писателей. Он уже давно является претендентом на главную награду в области литературы – Нобелевскую премию.
Книга «Повесть о любви и тьме» была издана в 2002 году. Центральной темой сюжета этого автобиографического произведения является противоборство двух главных сил, движущих жизнь человека – любви и темноты.

Амос Оз сумел создать по-настоящему многослойную картину национальной истории, со множеством важных событий, которые непосредственно затрагивали жизнь его семьи.
Писатель пускается в опасное путешествие, которое приведет его к переломному моменту в жизни подростка, каким он сам был. Его судьба сломается – и для него начнется новая жизнь.

Главный герой книги «Повесть о любви и тьме» – это юный художник, для которого секреты прошлого становятся основой его писательского мастерства. Большое внимание в книге также уделяется встречам главного героя с известными деятелями страны.

Амос Оз написал искреннюю, глубокую книгу с захватывающим сюжетом. Она о том, как важно помнить свою индивидуальную историю. А также историю своего народа, ведь, как известно, без прошлого нет будущего. Детские воспоминания героя описаны настолько ярко, что, читая, невольно вспоминаешь свое собственное детство.

Книга «Повесть о любви и тьме» – это невероятно печальный и красивый роман о становлении государства, об утратах и приобретениях, о победах и поражениях. Читать его нужно всем, кто хочет насладиться прекрасным во всех отношениях произведением, которое возможно поможет лучше понять людей и мир вокруг.

Действие романа разворачивается не только в Израиле, но также в России, Украине, Польше. Автор мастерски перебрасывает читателя из одного пространства в другое, меняя точки зрения на описываемые события. Рассказ ведется нелинейно, и читатель имеет возможность самостоятельно собрать воедино все части повествования.

«Повесть о любви и тьме» – это, наверное, одна из лучших книг для тех, кто хочет познакомиться с израильской литературой, а также больше узнать об истории этой страны, о ее жителях и их взглядах на жизнь. Ее лучше читать, чем говорить о ней.

Амос Оз написал пронзительную историю о юности и становлении, которая никого не оставит равнодушным, ведь каждый читатель сможет вспомнить и свое детство. А возможно даже найдет для себя ответы на важные вопросы.

Книга необычайно атмосферная, с незабываемыми героями, и смыслом, который станет доступным лишь после прочтения.

На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Повесть о любви и тьме» Амос Оз в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.

Цитаты из книги «Повесть о любви и тьме» Амос Оз

Шелест крыльев вдохновения можно услышать только там, где лицо покрыто потом: вдохновение рождается из усердия и точности.

Уж если у тебя больше не осталось слез, чтобы плакать, так не плачь. Смейся.

Никто, никто ничего не знает про другого. Даже про близкого соседа. Даже про своего мужа или жену. Ни про родителей своих, ни про детей. Ничего. И никто не знает ничего о себе самом. Ничего не знает. А если порой на мгновение кажется, что знаем, то это ещё хуже, потому что лучше уж вообще ничего не знать, чем жить, заблуждаясь. Впрочем, кто знает? И всё-таки, если хорошенько подумать, может быть, немного легче жить, заблуждаясь, чем пребывать во тьме?

Знаешь, что главное? Что должна женщина искать в своём мужчине? Она должна искать как раз качество, отнюдь не кружащее голову, но куда более редкое, чем золото: порядочность. Возможно, ещё и доброе сердце. Сегодня, чтоб ты знал, сегодня порядочность, на мой взгляд, намного важнее доброго сердца. Порядочность - это хлеб. А доброе сердце - это уже масло. Или - мёд.

Но что есть ад? Что есть рай? Ведь все это только внутри нас. В нашем доме. И ад, и рай можно найти в каждой комнате. За любой дверью. Под каждым семейным одеялом. Это так: чуть-чуть злости - и человек человеку ад. Немного милости, немного щедрости - и человек человеку рай…

Когда я был маленьким, я хотел вырасти и стать книгой. Не писателем, а книгой. Людей можно убивать, как муравьев. И писателей не так уж трудно убить. Но книга!.. Даже если её будут систематически уничтожать, есть шанс, что какой-нибудь один экземпляр уцелеет и, забытый, будет жить вечно и неслышно на полках какой-нибудь отдаленной библиотеки в Рейкьявике, в Вальядолиде, в Ванкувере.

Единственное путешествие, из которого возвращаешься не с пустыми руками, - это погружение в себя. Там, внутри, ведь нет границ, нет таможни, там можно достичь даже самых далёких звёзд. Либо бродить по тем местам, которых уже не существует, и навещать людей, которых уже нет. Даже посетить те места, которых никогда не было, а возможно, никогда и быть не могло.

Одиночество - это как удар тяжелого молота: стекло оно разобьет вдребезги, но сталь закалит.

Он обладал качеством, которое почти не встречается среди мужчин, замечательным качеством - возможно, самым сексуально-привлекательным для многих женщин: он умел слушать.

Если ты украл свою мудрость из одной-единственной книги, то ты презренный плагиатор, литературный вор. Но если ты крадёшь из десяти книг, то называешься исследователем, а если из тридцати-сорока книг, то ты - выдающийся исследователь.

Это автобиографический роман известного израильского писателя (недавно я писал отклик на его последний роман «Иуда).

Амос Оз (Клаузнер) родился в 1939 году в Иерусалиме, куда эмигрировали его родители и их многочисленные родственники из Восточной Европы – кто из Вильно, кто из Одессы, кто из Ровно.
В основу «Повести о любви и тьме» положены ранние детские воспоминания о самых переломных годах в жизни евреев в подмандатной английской Палестине, в период образования Израиля и войны за независимость. Так получилось, что его семья, в основном по линии папы, была знакома со многими знаменитыми литераторами и политиками того времени, включая семью нынешнего премьер-министра Израиля Бенджамина Нетаньяху. А двоюродный дедушка Оза, известный профессор Иерусалимского университета Иосиф Клаузнер, даже выдвигался в президенты Израиля.
Возможно, не всем будет легко читать эту книгу. Там много, если так можно сказать, еврейской и израильской специфики. Но кому интересно больше узнать про сионизм, про первых репатриантов, про кибуцы, про еврейскую литературу, понять, как проходило становление Израиля – эта книга для них. Кому интересно про родительскую любовь, про дружбу, про мечтательного и талантливого мальчика, про его взросление, про то, как рушатся идеалы, и как невозможно убежать от самого себя - это тоже книга для них. "Повесть о любви и тьме" - это такая немного Прустовская литература, но на еврейский манер.
В книге очень много переплетающихся судеб, всевозможных историй, уже нынешних комментариев писателя к прошедшему, исторического контекста, политической конъюнктуры. Левые и ревизионисты, религиозные традиционалисты и, по сути, атеисты, верящие в силу разума, сторонники и противники Жаботинского, Бегина или Бен-Гуриона (с двумя последними автор тоже встречался лично) – перед нами вся палитра взглядов Израиля и многие наиболее известные их представители.
В своих романах Оз старается быть объективным и честным, не тенденциозным и страстным, как в своих статьях, за что в Израиле его многие не любят. Он сторонник левых взглядов и существования двух мирных государств Арабской Палестины и Израиля и сочувствует арабам, которые оказались в изгнании и оккупации (независимо от того, кто в этом виноват). В то же время, оставаясь сионистом и патриотом Израиля, Амос Оз участвовал и в Шестидневной войне, и в войне Судного дня.
Но вернемся к книге – она много больше, глубже, разнообразнее и интереснее, чем я, довольно казенным образом, попытался ее охарактеризовать. Тем не менее, главное понимание, которое я вынес после прочтения романа: нация, зачатая в 30-40 годы прошлого века, прошедшая через несколько войн за независимость, это уже не евреи европейских диаспор, это израильтяне – гордые, свободные, воинственные, которые будут драться до последней капли крови за свою землю, за свою страну.
А еще «Повесть о люби и тьме» очень искренняя, лирическая книга. И неслучайно пару лет назад Натали Портман сняла фильм по этому роману и сыграла в нем главную роль – мамы Амоса Оза.
Я отрывочно посмотрел фильм. Все смотреть не буду. Потому что, при всем уважении, после хорошего чтения почти любое кино не смотрится. Экранизация редко становится вровень с книгой. За штучным исключением. Тем не менее, я успел понять, что это достойный фильм.